Радужная топь. Ведьма. Дарья Зарубина

бросил взгляд на сына и тотчас отвел глаза: так черен сделался взор Якуба под белым платком. Но Якубек скоро взял себя в руки, опустил взгляд:

      – На Эльку одна надежда. Мудрая жена всегда найдет дорожку к мужу, сумеет повернуть все по-своему. А Элька хоть и девчонка совсем, и голова у нее не тем полна, а все-таки бяломястовна.

      Казимеж не ответил. Верно говорил Якуб. Умная жена быстро власть в свои руки заберет. На себе он это испытал. Пришла Агата в его дом тонкой чернокосой девочкой, скромной, застенчивой. А теперь какова. Владычица. Ведьма проклятущая. Никуда от нее не деться. Если пойдет в нее Элька, отольются чернскому упырю Казимежевы слезы. Да только не в мать Эльжбета, простовата, глуповата, капризна да влюблена без памяти. Не испортила бы дело…

      – Верно говоришь, сынок, на Эльку надежда наша. Кто ж знал, что придется ей на себя заботу о Бялом взять. На заклание этому сыну небову пойти. Но ты будешь с ней, посоветуешь, утешишь. А мать в три счета научит, как мужем вертеть. – Казимеж нехорошо ухмыльнулся. – Дальнегатчинца жаль. Хороший мальчишка у Войцеха, но сунется под руку Чернцу – никто не спасет.

      Якуб глубоко задумался, однако через мгновение поднял взгляд:

      – А ты ушли Тадека. Домой отошли, пока о помолвке Элька ему не выболтала. Войцех – государь мудрый, найдет способ сына удержать. А там поумнеет, смирится. Тадеуш не глуп. Элька голову ему затуманила. А как станет Эльжбета женой Влада, Тадек отойдет, успокоится. Не так он воспитан, чтобы о чужой жене печалиться. Он ведь не таков, как Иларий…

      Казимеж глянул на сына так, что тот осекся.

      – Да, Илажку в штанах сама радуга не удержит. Нашел чем гордиться. Одни заботы от него. Да не о нем нынче речь. Спасибо тебе, сынок, за совет, за то, что не осуждаешь меня, хотя тебе первому впору.

      Они попрощались сдержанно и сухо. Как всегда прощались с того самого дня, как пришел в себя княжич после большой беды. Искалечила она Якуба, потерял князь наследника, но обрел такого советчика и помощника, о каком и мечтать не мог. Дело говорил Якуб, надо дальнегатчинца отослать. Да так, чтобы не мешкал. Обдумать надо. Умел думать старый бяломястовский лис Казимеж.

      Долго ворочался в постели и все думал, думал. Об Эльке, о Владе, о Якубе и, как не отгонял он тяжелые мысли, о синеглазом манусе. И чем дальше думал, тем больше закипала в душе ярость, тем крепче сдавливал сердце страх за сына. Подведет Иларий своей дружбой Кубуся под Владов костяной нож. Один Якуб покорится, а ежели при нем останется такой баловень судьбы, как Иларий, сильный, умом скорый, – быть беде. Да какое там, о грядущем ли речь, когда вот-вот из-за Илажкиных проказ маги дворовые взбунтуются. Сколько раз говорено ему, ветру синеглазому, не зарься на чужих баб. Девок мало? Вдовушек? Так ведь мнет под себя всякую, не разбирая. А разве ему какая откажет. Да, верен Илажка, силен, сколько раз беду отводил. Но беда ведь не всякий день в ворота стучится, а блудни и паскудства Илария то и дело разбирать приходится.

      Темные, тревожные, страшные