Крошка Доррит. Чарльз Диккенс

подошвами, до тех пор пока настоящие, несдвигаемые стены Маршалси своим таинственным влиянием не притянут его обратно.

      И все-таки решение спасти брата так твердо укоренилось в этом мужественном сердечке, что в то время как он одну за другой хоронил все ее спасительные попытки, она ухитрилась трудами и лишениями сколотить ему денег на проезд до Канады. Когда уже и безделье настолько утомило Типа, что ему захотелось бросить бездельничать, он милостиво согласился ехать в Канаду. И дитя Маршалси, горюя о предстоящей разлуке, в то же время радовалось, веря, что наконец-то удалось вывести брата на правильную дорогу.

      – Благослови тебя господь, милый Тип! Смотри только не загордись и не позабудь нас, когда разбогатеешь.

      – Да уж ладно, – сказал Тип и отбыл в Канаду.

      Впрочем, до Канады он, не добрался; путешествие его окончилось в Ливерпуле. Прибыв из Лондона в вышепоименованный порт, он почувствовал такое настоятельное желание бросить пароход, доставивший его туда, что решил воротиться назад хотя бы пешком. Этот замысел он не замедлил привести в исполнение и по прошествии месяца вновь предстал перед сестрой, в лохмотьях, без башмаков, и утомленный более чем когда бы то ни было.

      Наконец, после очередного возвращения к обязанностям миссис Бэнгем, он сам приискал себе занятие; о чем и поспешил торжественно возвестить:

      – Эми, я получил место.

      – Неужто в самом деле, Тип?

      – Можешь не сомневаться. Теперь я устроен. Больше тебе нечего обо мне беспокоиться, сестренка.

      – А что за место, Тип?

      – Ты ведь знаешь Слинга – хотя бы в лицо?

      – Это тот, которого зовут Торгашом?

      – Он самый. Так вот, в понедельник он выходит на волю и берет меня к себе.

      – Чем именно он торгует, Тип?

      – Лошадьми. Одним словом, теперь я устроен, Эми. Можешь не сомневаться.

      После этого он исчез надолго, и за несколько месяцев она только раз получила от него весточку. По тюрьме ползли слухи, будто бы его видели в Мурфилдсе, где какие-то мошенники продавали с аукциона всякую посеребренную дребедень под видом чистого серебра, а он, изображая покупателя, щедро наддавал цену и время от времени расплачивался новенькими кредитными билетами; но до нее эти слухи не доходили. Однажды вечером она шила у себя в комнате – стоя у окна, чтобы воспользоваться последними лучами солнца, еще медлившего над тюремной стеной. Вдруг дверь отворилась и вошел Тип.

      Она обняла его, не спрашивая ни о чем – ей было страшно задавать вопросы. От него не укрылась ее безмолвная тревога, и тень раскаяния мелькнула на его лице.

      – Боюсь, на этот раз ты на меня рассердишься, Эми, уж я чувствую, что рассердишься.

      – Мне это очень грустно слышать, Тип. Ты, значит, совсем вернулся?

      – Д-да, совсем.

      – Мне и не верилось, что на этот раз ты в самом деле нашел для себя что-то подходящее, Тип. Поэтому я не так удивлена и огорчена, как можно было ожидать.

      – Но это еще не самое худшее, Эми…

      – Не самое худшее?

      – Только