Ореховый лес. Мелисса Алберт

голос до шепота, – что надвигается неизбежное. Р-А-З-В-О-Д.

      Я откинула голову на кожаный подголовник сиденья, пахнувший недавно убитой дичью, и приготовилась ощутить торжество. Но никакое торжество не ощущалось. Наоборот, одолело извращенное желание поспорить.

      – Но они только что поженились. Какое отношение к разводу имеет выходной? Они что, прямо сегодня будут разводиться?

      Одри трагически вздохнула, как будто разговаривать со мной было непосильным бременем.

      – Сегодня он позвонит брачному консультанту, причем обязательно женщине. Он всегда так делает, чтобы потом сказать себе самому, что пытался все спасти. Если история и правда повторяется, через шесть месяцев – начиная с сегодняшнего дня – он бросит твою мать ради консультантши. Впрочем, неважно, ради кого. Либо Элла первая взбрыкнет, либо он непременно свяжется с кем-нибудь еще, просто потому что он так устроен. Он предсказуем, как долбаный учебник. Так что не надо делать вид, что ты не понимаешь, о чем я.

      Закончив эту речь и все еще тяжело дыша, она уставилась в свой телефон с таким видом, будто хотела его убить.

      Я помолчала, потом протянула ей руку мизинцем вперед.

      – Не бойся, Одри. Мы-то с тобой всегда останемся сестрами. Клянусь мизинцем.

      Она фыркнула.

      – О да, конечно, мы постоянно будем видеться. Я зайду в гости в твое новое жилище и притащу оттуда клопов.

      – По-твоему, в коробках от холодильников живут клопы?

      – Остро.

      Тут ее телефон подал сигнал, и она снова погрузилась в обмен сообщениями. А я – в легкую тошноту, сопровождавшую мысли о разводе.

      Я знала, что брак Эллы обречен. Гарольд – последний мужчина на свете, с которым она могла бы прожить всю жизнь. Его литературные предпочтения, его инертность, его зацикленность на внешней стороне вещей – все это было прямо противоположно самой сущности моей мамы.

      Но в самом начале их отношений я порой приходила домой – и заставала их в обнимку на диване, он без галстука, она – босиком… Когда он наклонялся поцеловать ее в лоб, ее лицо поворачивалось ему навстречу, как цветок подсолнуха. Такие сцены бросали меня одновременно в жар и в холод – это как потеть холодной зимой в слишком жаркой шубе. Сейчас воздух между ними звенел напряжением, но все равно порой в нем пробегали искры чего-то горячего и интимного. Хотя становилось ясно, что им не остаться парой надолго, все же в Гарольде было нечто, в чем Элла нуждалась. Не для меня нуждалась – для самой себя.

      Я почувствовала укол вины и передернула плечами, чтобы от нее избавиться.

      Телефон Одри снова загудел, и нечто, что она прочла на экране – полное, как я могла разглядеть, орфографических ошибок и картинок-эмодзи, – сделало ее голос еще более резким.

      – Просто к твоему сведению: ни один брак моего отца не длился меньше года. Так что у твоей мамочки очевидный талант золотодобытчицы.

      Я безучастно смотрела на нее, чувствуя, как вина уступает место гневу. Чистому белому гневу. Она уловила эту