Груз семейных ценностей. Евгения Горская

Настю.

      Настя тогда поехала в свое ателье и полдня там проторчала, пока Сережа не отвез ее домой. Дома он сунул ей градусник, и оказалось, что температура почти тридцать девять, и он ругался на Настю и подавал ей теплое питье, и она знала, что он боится за нее и что она очень ему нужна.

      Теперь ему нужна другая девушка.

      То ли от света Леночкиного фонаря, то ли оттого, что ненадолго показалась луна, предметы в доме Настя слабо различала. А сначала казалось, что она находится в полной темноте. Как в преисподней.

      Настя вытянула ноги, легла, укрывшись пледом. Двери, ведущие в коридор, было видно, а картину, висевшую над диваном, – нет. Картину подарил Ивану Николаевичу какой-то больной. Кажется, больной сам ее написал. Картина никому не нравилась, ни Ире, ни родителям, ни самому Ивану Николаевичу. На ней были изображены непонятные геометрические фигуры, заполненные разными цветами. Художник утверждал, что это история человечества.

      Ни в свои московские квартиры, ни здесь к себе в комнаты картину никто повесить не захотел, и она заполняла пустое пространство над диваном. Неожиданно Насте захотелось рассмотреть картину получше, она даже приподнялась, но ничего не увидела. Нужно было включить свет, а на это сил не было, и она снова легла.

      Картина нравилась Ириной подруге. Подруга вышла замуж и уехала в одну из арабских стран, а пару лет назад зачем-то приезжала в Москву и навестила Иру на даче.

      Ира подругу жалела, но та с удовольствием рассказывала про свою ужасную, по московским понятиям, жизнь.

      – На самом деле так и должно быть, – говорила подруга. – Женщина должна сидеть дома и заниматься детьми.

      – И терпеть многоженство? – с сомнением спросила Ира.

      – А где его нет, многоженства? – усмехнулась тогда подруга, и все засмеялись.

      Настя тоже засмеялась, высказывание показалось остроумным. Правда, в их семье мужчины любовниц не заводили.

      Во всяком случае, до вчерашнего дня она была в этом уверена.

      Заснуть бы и не проснуться, мечтала Настя. Но заснуть не удавалось.

      Внизу что-то стукнуло. Настя прислушалась – показалось.

      Через несколько секунд послышался шорох, потом тихий скрип. Настя села, вжалась спиной в диван.

      Только что ей хотелось умереть, а теперь было так страшно, что перехватило дыхание.

      Скрип раздался снова. Кажется, на лестнице.

      Спрятаться! Забиться куда-нибудь в шкаф!

      Она метнулась к ближайшей двери, налетела на стул, стул упал с негромким стуком, показавшимся оглушающим.

      Снизу тоже донесся шум, стук. Настя стояла, прижавшись к стене, и только через некоторое время поняла, что в доме абсолютная тишина.

      Она на цыпочках пробралась к лестнице, ведущей ко второму входу, почти не дыша спустилась, отодвинула тумбочку, быстро отперла замок-вертушку и оказалась на улице.

      Леночкин фонарь просвечивал через ветки яблони.

      Сердце стучало так, что, наверное, его было слышно даже за забором.

      Настя села на ступеньку крыльца, стараясь спрятаться