Родео для прекрасных дам. Татьяна Степанова

капитана из пресс-службы, – приказал дежурный молоденькому помощнику. – А вы что же это, про старшего следователя Киселеву в газете писать будете?

      – Очень даже возможно, – уклончиво ответила Катя.

      – А в какой такой газете?

      – В «Щите и мече», например.

      – Это что же у вас, приказ такой от начальника – в газете писать? – не унимался дежурный.

      – Приказ, – ответила Катя. Есть такая категория дядек-дежурных из старослужащих, которые не видят смысла жизни без этого слова.

      – А, ну-ну, тогда удачи вам, – усмехнулся дежурный в прокуренные усы. – Миша, голубчик, сопроводи товарища капитана.

      Помощник Миша довел Катю лишь до середины внутреннего двора – передал с рук на руки кругленькому, бритому под ноль сверстнику из отдела дознания.

      – Откуда такая птица? – донеслись до Кати их переговоры шепотком.

      – Да из главка вроде.

      – К кому?

      – Да не поверишь – к мегере нашей. Вот умора! Ну, сейчас она ее встретит, сейчас угостит.

      Кругленький и бритый довел Катю тоже не до самого кабинета:

      – Сюда, в этот вот флигель. Вон шестая дверь в конце.

      – А что, у вас ремонт, что ли? – спросила Катя. – Следователи ведь, кажется, раньше вон там, вместе с экспертами сидели?

      – А там ремонт второй год, – вздохнул дознаватель. – То крыша текла – чинили, то полы перестилали, то стены шпаклевали. Потом потолки белили. Потом Интернет тянули, связь, теперь не знаю, что и делают.

      – Совершенства, наверное, добиваются.

      – Угу, наверное. Трехнешься с этим ремонтом. Вон туда вам, стучите громче. Не бойтесь.

      Катя постучала в дверь шестого кабинета. Открыла.

      – Выйдите. Не видите, я занята!

      Голос Марьяны Катя сначала даже и не узнала. Резкий, огрубевший от сигаретного дыма, раздраженный до крайности. Марьяна сидела за столом, заваленным бумагами. Что-то, низко наклонившись, писала. На плечи наброшен милицейский китель – в кабинете было прохладно. Напротив нее за столом сидел молодой парень – тоже бритый, как и провожатый-дознаватель, однако не совсем налысо. На его макушке фантазией парикмахера был оставлен островок густых темных волос, слепленных при помощи геля-фиксатора в причудливый «ирокез» дыборком.

      – Я сказала, закройте дверь! – повысила голос Марьяна, оторвалась от своей писанины, увидела Катю в дверях и…

      – Ты? Приехала? Катька, Катюшка! Проходи, я сейчас. – Марьяна встала, взяла телефонную трубку: – ИВС? Мамонтова заберите, я позже с ним продолжу.

      Буквально через секунду в кабинет заглянул, как-то слишком робко для конвоира, милиционер, вывел обладателя хитрого «ирокеза».

      – Я советую вам, Мамонтов, подумать над своим положением, – ледяным тоном выдала Марьяна ему в качестве напутствия. – Все, что вы тут мне несли, – это бред и вранье, которое я даже не собираюсь заносить в протокол. Я очень советую вам сказать правду.

      – А я лгуном сроду не был, – мрачно, чрезвычайно даже мрачно