Разговор со своими. Татьяна Правдина

полюбила Шуню, конечно, была ей благодарна за сына и очень нежно относилась ко мне. С разрешения Шуни втихаря крестила меня в церкви на Большой Никитской – напротив консерватории. Мне было шесть лет, я это помню.

      Все происходило очень быстро: был священник, ему помогал маленький старичок, бабушка и я. Никого больше, никаких крестных. Полили на макушку водичкой, помазали лоб и прочитали молитву. Бабушка все время крестилась сама и крестила меня. Надели крестик, но дома сняли: могли увидеть чужие, и он остался у бабушки, куда девался потом – не знаю.

      Родители – и папа, и мама – не были атеистами, но и верующими тоже не были. Они выросли в начале века в семьях, я бы сказала, «деловых»: папин отец Виктор Михайлович Правдин – сын женившегося на русской, вероятно, выкрестившегося еврея Варгафтика (так что во мне одна восьмая еврейской крови тоже есть!), был видным процветающим юристом; мамин – Сергей Николаевич Шустов, чей дед Леонтий пришел в Москву из Рязанской губернии, – стал крепким купцом, а его отец Николай Леонтьевич основал ликерно-водочно-коньячную, ставшую знаменитой, Шустовскую фирму. Все они были православными, по праздникам ходили и водили детей в церковь, пекли куличи и даже постились в строгие дни постов, но, конечно, истинно верующими не были, поэтому к советскому атеизму отнеслись спокойно.

      Во время войны мы с мамой в нашем подвале оказались в лучшем положении, чем люди в хороших домах с центральным отоплением. Топить перестали, а у нас были печка и дрова в сарае во дворе. Но все поставили буржуйки, выведя трубы в форточки, и дрова из сарая стали воровать. Поэтому мы выкинули из подвала кухонный, еще шустовский, длинный-длинный стол, покрытый целиковой настоящего мрамора доской – чтобы на его место положить дрова. Из него вынули формы для куличей, сложенные как матрешки – штук десять, размером от граненого стакана до почти ведерного. Их тоже выкинули, так как было полное ощущение, что они никогда не понадобятся.

      Иконы в родных домах были только у бабушки. Мне повезло: я независтлива и очень жалею завидующих людей – совершенно лишняя область для страданий. Но, если откровенно, бесконечно завидую двум категориям людей: истинно верующим (за всю жизнь встретилась только с тремя) и музыкантам… Считаю верхом бестактности вопросы интервьюеров – «Вы верующий?» Все равно, что спросить о способе супружеской близости…

      Возвращаясь к началу разговора о порке. При моем рассказе была и мама внука, моя дочка Катя, которая сказала: «Ты никогда мне об этом не рассказывала!» – «Но ты никогда и не спрашивала», – ответила я.

      И опять я думаю: а я спрашивала? Даже маму – о рано ушедшей из жизни ее маме ничего толком не знаю… Не расспросила и папу о его бурной юности. Дивный эпизод знаю от тетки Жени: отец послал его, восемнадцатилетнего, в Лондон обучаться бизнесу, снабдив для этого приличной суммой. И первое, что он сделал по приезде в Англию, – заплатил внушительные деньги за участие в теннисном турнире. Ну, что? Золотая молодежь! А мы все недовольны