Дурдом с мезонином. Дарья Калинина

вспороть, чтобы затем извлечь из него нежные потрошка, из которых после получался изумительный и очень душистый куриный бульон.

      Но теперь в магазинах крупа продается зернышко к зернышку, разве что промыть можно для очистки совести, а чтобы перебирать, отделяя хорошие зерна от черной шелухи и овса, такой крупы Аня и не видела никогда. Но Глафира где-то умудрилась раздобыть именно такую сильно загрязненную крупу, которую с увлечением сейчас и перебирала.

      – Замуж хотите? – спросила она, не поднимая головы и не отрываясь от своего занятия. – Заневестились небось, а мужики замуж не берут? Ну, это беда легко поправимая. К осени обе замуж выскочите.

      И, оторвавшись от своего занятия, она пытливо взглянула на девушек и спросила:

      – Хотите замуж-то?

      – Хотим.

      И Лидуся кивнула. И что интересно, Аня тоже кивнула. Хотя она-то каким боком хочет? Ей еще предстояло учиться два года. Зачем же ей замуж?

      – Тогда помогу вам. Сама-то я много раз замужем была и снова не прочь сходить, так что прекрасно вас понимаю. Что же вы стоите? В ногах правды нет. Присаживайтесь.

      Возле стола стояли еще два стула, девушки на них устроились и выжидающе посмотрели на хозяйку. Но та, разделив крупу на две кучки, продолжала невозмутимо перебирать зерна. На вид Глафире было лет пятьдесят – пятьдесят пять. Лицо у нее было округлой формы, с маленьким аккуратным подбородком и аккуратным носиком. Симпатичная женщина. Одета Глафира была очень просто. Какая-то футболка, лосины, на плечах для тепла накинут шерстяной свитер, рукава связаны узлом на груди. Совсем не так должна была бы выглядеть провидица и почти ведьма.

      Какое-то время в комнате была тишина, а потом ее прорезал громкий мужской голос:

      – Сволочи и гады! Кругом одни гады!

      Аня так и подпрыгнула. Голос был какой-то нечеловеческий и доносился он из темного угла. Но Лидуся не дрогнула.

      А сама Глафира подняла голову и неожиданно ласково отозвалась:

      – Зато Петька хороший.

      И голос, словно обрадовавшись, начал повторять:

      – Петька дурак! Петька урод! Жрать хочу, дура! Мяса давай! Дурак! Дурак! Дурак!

      Поднявшись, Глафира прошла в тот угол и включила торшер, комната мгновенно залилась теплым желтым светом.

      – Ой! Это у вас попугай! – воскликнула Аня, рассмеявшись. – Говорящий!

      Попугайчик был совсем маленький. Обычный волнистый попугайчик зеленого цвета с желтой шапочкой и рябой шейкой. Посмотришь, так ничего особенного.

      – Но почему он у вас так ругается?

      – Петя достался мне от моего последнего мужа. Тот принес Петю в дом еще совсем птенчиком и зачем-то научил птицу ругаться. А теперь муж умер. А Пете если что не по вкусу, или просто скучно, или хочется обратить на себя внимание, то он сыпет отборными проклятиями. Я пытаюсь его переучить, разговариваю с ним только ласково, но, видимо, что заучено в детстве и ранней юности, то и остается с нами на всю жизнь. Теперь Петя не желает ничего заучивать, ругается, словно сапожник, позорит