Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки. Борис Колымагин

общине как о творчестве. Позже, уже в эмиграции, философ утверждал примерно следующее. Внутренняя, реальная христианская жизнь превратилась в символ. Вот, мы приходим на Божественную литургию. Если спросить прихожанина: «Где Тело Христово?», он ответит: «В Святых Дарах». В древней церкви, конечно, все было не так. И на подобный вопрос христианин бы ответил: «В церковном собрании». Со временем реальность стала теряться, а символы остались. Но они имеют значение только до тех пор, пока ведут к подлинной духовности.

      Понятно, что попытки верующих перейти к более напряженной духовной жизни встретили сопротивление со стороны тех, кто ценил в церковной ограде только возможность скрыться от волнений «мира сего», кто судорожно держался за привычное благочестие.

      Но мир менялся, и духовная жизнь требовала от человека не просто участия в богослужении, а чего-то большего: действенной помощи ближнему, социальной ответственности, совместных молитв в разных контекстах и обстоятельствах. Церковное служение людям меняло саму оптику верующих. Многие начинали видеть в конкретном больном и немощном человеке страдающего Христа. Через ближнего верующие встречались со Христом, человекообщение превращалось в Богообщение. Время приобрело откровенные эсхатологические черты. И в этой ситуации духовно чутким людям приходилось совершать резкие, духовно значимые жесты.

      Совершил их и Валентин Феликсович. Конечно, он не имел опыта общинной жизни. Может быть, даже вовсе не задумывался об общинно-братской экклесиологии. Внешне его церковная практика ничем не отличалась от индивидуалистического опыта многих православных.

      Но врачебная деятельность, служение больным людям помогала Валентину Феликсовичу войти в соборную жизнь Церкви, почувствовать ее биение. В конце 1920 года он присутствовал на епархиальном собрании и произнес речь о положении дел в Ташкентской епархии. Это выступление произвело большое впечатление на слушателей. После собрания правящий архиерей – епископ Ташкентский и Туркестанский Иннокентий (Пустынский) – взял профессора под руку и, разговаривая, обошел с ним дважды вокруг собора. Неожиданно остановившись, преосвященный сказал: «Доктор, вам надо быть священником!».

      «Хорошо, владыко! Буду священником, если это угодно Богу!», – ответил, ни минуты не размышляя, Валентин Феликсо-вич (9).

      Вопрос о рукоположении был решен так быстро, что будущему клирику не успели даже сшить подрясник. Уже в ближайшее воскресенье при чтении часов он вышел в сопровождении двух дьяконов к архиерею и был посвящен им в чтеца, певца и иподиакона, а во время литургии – в сан диакона.

      Войно-Ясенецкий вспоминает: «Конечно, это необыкновенное событие посвящения во диакона уже получившего высокую оценку профессора произвело огромную сенсацию в Ташкенте, и ко мне пришли большой группой студенты медицинского факультета во главе с одним профессором. Конечно, они не могли понять и оценить моего поступка, ибо сами были далеки