Чудские копи. Сергей Алексеев

с тобой?

      – Со мной, а где еще ему жить?

      – Значит, прячетесь?

      Для него такой поворот в разговоре был неприятным, болезненным.

      – Не прячемся… Живем да и все.

      – Под чужими фамилиями?

      – Зачем?.. Под своими. Нас же никто не искал…

      – Ну и как же ты жил? Семья у тебя есть?

      – Есть, – оживился Никита. – Жена и сын, четырнадцать исполнилось…

      Впервые что-то теплое ворохнулось в груди и на миг показалось, перед ней не призрак, не плод ее воображения – настоящий, живой Никита.

      Однако она тотчас погасила эту вспышку.

      – Где же они? – спросила насмешливо, чтоб не поддаваться искушению. – Привел бы, показал…

      И была сражена ответом.

      – В сенях сидят, мам, ждут. Мы всей семьей к тебе пришли…

      Стоило в это поверить, и рухнет последняя надежда спасти рассудок…

      Софья Ивановна села на постели, свесив босые ноги, встряхнулась.

      – Что же это, боже мой…

      Никита не пропал, распрямил спину и, кажется, впервые моргнул. До этого не замечала, глядел, как филин…

      – Позвать? – как-то опасливо спросил он. – Только ты не удивляйся. Жена у меня… В общем, не наша, не русская.

      – Шорка, что ли? В Таштаголе ведь шорцев много…

      – Ага, мам, шорка, – согласился с готовностью. – Я позову?..

      – Погоди! – она растерялась, чувствуя, как вновь закачались стены, и ухватилась за то, что бросилось в глаза. – А одежда?.. Это что за балахон на тебе?

      – Нас обокрали, мам, – соврал он смущенно. – По дороге, ушкуйники какие-то напали…

      – Раздели и разули?

      – Ну да! Ограбили. Мы же пешими добирались, ночами шли, по железной дороге… Нам бы переодеться во что-нибудь.

      – Всех ограбили?

      – Голыми оставили. На полустанке проводница списанные кипы дала.

      – Какие кипы?

      – В которых они постельное белье получают на складе. Дырки прорезали и надели…

      Последние крепи в ее душе не выдержали напора и с треском обрушились, словно подорванная лава. Кровля и подошва почти сомкнулись, оставив узкую, почти непроглядную щель, сквозь которую едва пробивался призрачный свет разума, но уже в виде отражения в зеркале мутной, темной воды…

      – Ну зови, – обреченно согласилась она. – Теперь уж все равно…

      И, сидя на постели, стала навязчиво, нервно и как-то по-ребячьи болтать ногами.

      Никита встал и на минуту пропал в коридоре.

      – Вот, оказывается, как сходят с ума, – вслух проговорила Софья Ивановна. – Может, Вероне позвонить? Или Глеба вызвать?..

      Мысль эта так и не успела дозреть, поскольку в дверном проеме, ведомая Никитой за руку, появилась женщина. И хоть смуглая лицом, но на шорку вовсе не похожа: лицо длинное, узкое, с нежными очертаниями, волосы ниже плеч, но жидковатые и молочно-белые, а глаза большие и уж точно незрячие – одни белки с крохотной, блестящей точкой посередине. Однако паренек, пугливо взирающий из-за ее плеча, хоть обликом и походил на мать, но кожа на лице у него розовая, как у альбиносов, и глаза вполне нормальные, голубые, разве что с искрой испуга, смешанного