Асистолия. Олег Павлов

листвой. Он поднял с земли умерший лист – и сделал из него паутинку. «Никто вас не будет любить так, как я…» Целовал… Наверное, через каждые шагов двадцать, не в силах ничего с собой сделать – терпеть, ждать, думать о чем-то другом – обнимал, целовал… Глаза, губы, щеки, шею, руки – все, что было оголено. А она – все позволяла, обмякла в его руках, будто спала, и все это было сном. Только шептала одно и то же: «Хороший мой…». Скулы его сводила дрожь, и потому, что не давались слова – вырывался смех. Он смеялся над болью, смертью, воображая, что выкрикивает одно лишь слово… всему этому миру и его бреду. Пусть он будет страдать, умирать, рождаться, страдать, умирать – но никто, слышите, никто!

      На станции голод завел их в стекляшку, там даже не пахло едой, но что-то жевали, ели… Стояли, как лошади, жевали в тепле. Пьянь, рвань, дрянь. За стойкой взирала на все баба – огромная, сильная, как бы даже надзирала, продавая замутненный кипяток по пятаку, будто простое тепло. Тут же усмирила кого-то. Наверное, чтобы покрасоваться. Дав по шее кулачищем какому-то пьяному – и выгнав за что-то вон. Может, просто надоел. И народец пропитой присмирел. Такие, как она, наверное, обожают слово «ассортимент». А летом ее мучили мухи… Летом много тут летало мух, обгадивших даже ценники. На них значились «пельмени отварные», «сосиски отварные»… Ассортимент.

      Наверное, теперь подлавливала на это приезжих от скуки… И стоило произнести «пельмени» – как прихлопнула – «Мухи съели!»

      Кто-то начал жужжать – хлоп!

      «Своровать не можешь – покупай!»

      «И это называется у вас чаем, гражданочка?»

      Хлоп!

      «Называется, называется – и, гляди, в стакан наливается…»

      «Вы здесь кто есть-то? Как? Унижать простого человека?!»

      Хлоп!

      «Простой он, гляди, простой – тогда ходи босой!»

      Возглас пьяненький: «Ох, чайку, да с сахарком!»

      Хлоп!

      «Хрен тебе на блюде… А будут талоны, тогда с гондоном!»

      На стене красуется плакат, и только в его сторону смотрит хоть как-то уважительно, может, мерещатся портреты вождей, может, сладко – мужчина там из себя видный, может, сама же повесила, для утешения ума и сердца… «Трезвость – норма жизни!»

      «Во, во, алкаши… Глядите, глядите, какие нормальные из вас могли получиться… Все пропили… И жизни вам осталось – рыгнуть только».

      «Риточка Петровна, согрей, царица… Ну граммулечку…»

      Хлоп! Хлоп!

      «Налей – за пять рублей! Чем в долг давать – милее в рот брать!»

      Тарелки, вилки, стаканчики – одноразовые, пластмассовые.

      Тут же бак – для использованных, полный.

      Хлоп!

      «Убирать за собой надо, товарищ, не в столовой…»

      Собаки спят на полу – нажрались объедков. Никто их не гонит, даже эта баба.

      Порция оладий, кипяток – и мука, жир, вода, соль растворяются в желудочной кислоте так, что хочется спать…

      И многие, кто пьяненькие,