Звонкий ветер странствий. Андрей Бондаренко

чрезмерно-задумчивым и слегка заторможенным. Сказав положенные по такому случаю дежурные приветственные фразы, он как-то сразу замкнулся в себе, рассеянно и устало посматривая по сторонам. Складывалось впечатление, что российский царь усиленно размышлял о чём-то своём, или же чего-то напряжённо ждал, например, свежих новостей…

      Лицо Екатерины, напротив, было счастливо-беззаботным. Она всем своим обликом выражала полное довольство жизнью – во всех её проявлениях – и разговаривала с турецким посланником очень живо и вежливо, лучезарно улыбаясь и с любопытством посматривая в сторону второй кареты.

      А, вот, царевич Алексей был собран и серьёзен, легко угадывалось, что ему не терпится продолжить с Медзоморт-пашой недавние серьёзные разговоры о делах наиважнейших – финансовых и торговых.

      «Настоящий государственный деятель вырос из сопливого мальчишки!», – торжественно объявил впечатлительный внутренний голос, нечуждый элементарного тщеславия. – «Не пропали даром, братец, наши с тобой совместные усилия! Не пропали, ей-ей…».

      Наконец, все высокородные особы проследовали в большую беседку, где наблюдались и другие знатные дамы и господа, приглашённые на это мероприятие: в предзакатных лучах солнца ярко сверкали золотом генеральские и офицерские погоны, чарующе белели оголённые женские плечи. Вскоре оттуда раздались звуки вежливых аплодисментов, тоненько и загадочно зазвенели хрустальные бокалы, встречаясь в приветственных тостах.

      «А в бокал высокородного Медзоморта, скорее всего, наливают обыкновенный фруктовый морс!» – насмешливо заявил зловредный внутренний голос. – «Что поделать, вера у него, бедняги, такая…».

      Дверца кареты, где находился Егор, резко распахнулась, и седоусый царский дворецкий – важный до невозможности, наряженный в раззолоченную ливрею и очень похожий на новогоднюю праздничную ёлку – объявил на прекрасном английском языке, улыбаясь холодно и дежурно:

      – А вам, дамы и…, э-э-э, господин, предложено пройти в малую беседку! В ту, что расположена ближе к дворцу… Прошу вас, любезные мои, прошу!

      За спиной ёлки-дворецкого маячили двое – неприметные такие из себя, но достаточно широкоплечие, старательно прячущие лица за полями широких тёмных шляп.

      В беседке, куда их сопроводили, на столе были расставлены блюда с разнообразными сладостями и крупной, ярко-красной клубникой, а также несколько фарфоровых и серебряных кувшинов с прохладительными напитками. Впрочем, никто из особ, облачённых в чадры, к угощениям так и не притронулся. У Егора на то была очень веская причина – он не хотел демонстрировать окружающим свои – явно – мужские руки. Вдруг, кто любопытствующий и не в меру подозрительный – наблюдает за их беседкой через окуляр мощной подзорной трубы? У двух других жён турецкого посланника, очевидно, были свои, не менее уважительные причины. Один только пожилой евнух, регулярно бросая на подопечных злые и недовольные взгляды, воздал предложенным яствам и напиткам должное,