Женский Декамерон. Юлия Вознесенская

а просто напечатан на Западе. И автор давным-давно на Западе.

      – А надо бы запретить!

      – Ну. Алина, от вас ли слышу? Неужели вас смущает в книгах то, чем вы занимаетесь в жизни?

      – В жизни меня ничем не смутишь, это верно. А книжку эту я бы за вранье запретила, а не за секс. В этой книжке, девочки, один здоровый мудак со смаком пишет про то, как он у девчонки мать убил, чтобы не мешала ему ею наслаждаться, и как он самой девчонке жизнь испакостил и тоже убил под конец.

      – Алина, что вы такое говорите! Не убивал герой ни матери, ни дочери. Любовника Лолиты он убил из ревности, а мать и дочь погибли: одна под машину попала, а другая при родах умерла.

      – Это он так пишет, а вы верите, наивные. Между строк читать надо! Он же матери нарочно свой дневник подсунул, в котором писал, что на девчонку нацелился и для этого на старой дуре женился. А мать прочла и бросилась под машину. Я думаю, Галина, что этот тип заранее все на десять ходов просчитывал. Он ведь и утопить ее хотел, да не вышло.

      – Ну, предположим. А сама Лолита? Разве она не при родах умерла?

      – Да что вы такая непонятливая, Галя! Вы сколько часов рожали?

      – Не считала. Часа три-четыре, наверное. А что?

      – А то, что если бы вас с десяти лет толкли толстой вонючей палкой, все бы вам внутри перекорежили, так вы бы так легко не отделались. Из меня мою девку трое суток тащили, уже хотели кесарево делать. Моя б воля, я бы и этому вашему Набокову, и всем мужикам, которые на детей лезут, раскаленными щипцами все их половое устройство повырывала! А первому – тому гаду, который со мной в Лолиту эту когда-то сыграл. Ненавижу!

      Лицо Алины покраснело и сделалось уродливым, слезы брызнули из глаз, смывая тушь и тени. Галя бросилась к ней, присела на ее кровать, обняла.

      – Успокойтесь. Алиночка! Молоко может пропасть, не надо так переживать. И не стоит ничего рассказывать, если вам тяжело вспоминать.

      – Чего уж не вспоминать… Умирать буду, вспомню и прокляну!

      А история-то короткая, почти нечего и рассказывать. Этот Набоков деньгу, видно, зашибить хотел покрупней, вот и рассусолил пакости свои на целую книжку, размазал сопли по страницам. А вы, интеллектуёвые дурочки, вздыхаете, будто там медом намазано. Слышала я ваши разговорчики, бывала я в культурном обществе. А в жизни все это так просто бывает, что и рассказывать нечего, а только взять да повеситься от злости.

      Алина высморкалась, вытерла глаза, отдышалась и принялась за рассказ.

      Мать у меня тоже дура была, вроде той, Лолитиной. Отец нас бросил, и жили мы вдвоем на ее зарплату. Жили под Ленинградом, около Луги, в поселке Толмачево. Мать учительницей работала.

      Я хорошенькая росла, просто ужас! По улице с мамой идем – все заглядываются, пристают. А нам нравилось. Как я теперь понимаю, у матери радости только и было, что дочка такая куколка. В школе я первые годы хорошо училась, при маме-то. Потом уж все под откос пошло, но это дальше…

      Помните, девочки, как начался всеобщий кайф на фигурном катании? Все родители только и мечтали, чтобы своих детей устроить в школу фигурного катания, Черноусовых и Беложоповых из них вырастить.