Дваплюсодин в одном флаконе (сборник). Владимир Войнович

глазах. Рушится беззвучно, словно в немом кино. Вываливаются целые куски кирпичной кладки, поднимается облако пыли и заволакивает все. Но пыль оседает, и – что я вижу! – верхом на неправдоподобно голубом, сверкающем брильянтами унитазе сквозь пролом в стене въезжает в комнату наш уважаемый. Торжествующе он размахивает какими-то мандатами, партийным билетом, членским билетом Союза писателей, служебным удостоверением, письмом за подписью Стукалина, удостоверяющим, что предъявитель сего есть большой человек. Лязгая гусеницами, унитаз надвигается на меня.

      «Задавлю-у-у!» – гудит водитель унитаза.

      Я просыпаюсь и постепенно прихожу в себя. Стена цела. Все тихо. Только за открытой форточкой воет ветер: у-у-у!..

      Опять Ильин

      – Так вот, Виктор Николаевич, – говорю, – пришел к вам последний раз.

      Усмехается:

      – Не зарекайтесь.

      – Зарекаюсь. Я вижу, ходить к вам бессмысленно. Вы обещали мне вступиться, теперь умываете руки. Когда надо было меня прорабатывать за письма или за «Чонкина», вас здесь много собиралось. Работали комиссии, заседал секретариат. Сейчас перед вами чистый уголовный случай. Два члена вашей организации, злоупотребляя своим положением, пытаются всучить друг другу взятки, а где секретариат? Где комиссии? Почему же вы «караул» не кричите?

      Ильин отводит глаза:

      – Да, но я слышал, вы тоже проявляете неуступчивость.

      – То есть капризничаю?

      Он мнется, понимая, что эта формулировка для меня не нова.

      – Я не говорю, что капризничаете, но вам, кажется, предлагают какие-то варианты, а вы на них не соглашаетесь.

      – И не соглашусь.

      – Почему?

      – Да как бы вам сказать поточнее…

      – Принципиально? – подсказывает он.

      – Вот видите, вы знаете это слово.

      – Так чего же вы от меня хотите?

      – От вас я хотел, чтобы вы тоже были принципиальным, но раз нет, так нет. Я пришел сообщить вам, если вы еще не знаете, что я въехал в эту квартиру.

      – Как?

      – Обыкновенно. Втащил вещи, выкинул старые замки, вставил новые. Вот ключи, – для наглядности я побрякал ключами перед его носом.

      – А вот это вы сделали напрасно, – сказал он. – Раньше вы действовали законно, а теперь сами даете повод. Я вам говорил и сейчас могу сказать: сходите к секретарю райкома. Вас же выселят.

      – Вот об этом я как раз и хотел с вами поговорить. Надеюсь, вы наш разговор не будете хранить в тайне и передадите покровителям Иванько, что я из квартиры не выеду ни под каким нажимом. Разве что меня вместе с беременной женой вынесут на руках. Это будет очень интересное зрелище, и я не могу обещать вам, что при этом не будет зрителей. И если уже сейчас эта история вышла за пределы кооператива, я не уверен, что она не станет известна и за иными пределами[27].

      Глаза генерала за стеклами очков быстро забегали. Он соображал, я с любопытством смотрел на него, что он скажет. Я ждал, он спросит: на что намекаете?

      – А вот это, – сказал он совсем для меня неожиданно, –

27

Я имел в виду, что обращусь к иностранным корреспондентам, чего тогда советские власти в некоторых случаях боялись. (Прим. 2010 года.)