Лебединое озеро Ихтиандра. Дарья Донцова

нажмите… звездочку… чтобы прослушать… персональное… приветствие… нажмите… решетку… чтобы запомнить… персональное… приветствие… персональное приветствие… записано»?

      Ну вот, теперь вы имеете представление о том, как изъясняется Настенька.

      Поповкин схватил разливную ложку, наполнил небольшую пиалу, которая стояла около его чашки с кофе, и радостно объявил:

      – Омлет! Обожаю рис!

      Настя засмеялась, вернее, просто раскрыла рот, но не издала никакого звука. А я машинально отметила, что дедок сохранил остатки разума. Он не отправил геркулес на скатерть, не плюхнул кашу себе на колени, а весьма аккуратно положил ее в фарфоровую плошечку.

      – Отличный геркулес, – похвалила Софья, – не крутой и не жидкий.

      – Я старался, – улыбнулся Вадим.

      – У тебя получилось, – кивнул Эдуард.

      – Молодец, – подхватила Лена.

      – Думаю, Вадик не нуждается в особых похвалах, – фыркнула Софья.

      Мне стало понятно: свекровь недолюбливает невестку.

      – Никогда не ела ничего вкуснее, – пискнула Лера и толкнула Настю.

      – Спасибо, – сказала девочка, – это моя любимая каша.

      – Все супер, – прошептала Светлана.

      Я начала сосредоточенно орудовать ложкой. Овсянка как овсянка, сварена на молоке, и, на мой взгляд, в нее пересыпали сахара. Отчего присутствующие спешат выразить восторг?

      – Это же творог! – обрадовался Николай Ефимович. – Сочный, мягкий! Милая, непременно попробуйте. Простите, как вас зовут?

      – Даша, – ответила я, – и у вас в пиале каша.

      – Лучше сдобрить это кетчупом, – деловито продолжил Поповкин и схватил молочник, доверху наполненный сгущенкой.

      Вадим быстро отнял у него кувшинчик.

      – Николай Ефимович, примите лекарство.

      – Ох, верно! – засуетился старичок, пошарил по карманам, выудил круглую пуговицу размером с пятирублевую монету и попытался положить ее в рот.

      Лена встала, открыла ящик буфета, добыла оттуда пузырек с сине-оранжевой этикеткой, вытряхнула на ладонь капсулу и подала Поповкину.

      – Спасибо, душенька, – обрадовался дедуля и живо проглотил таблетку.

      – Даша только недавно приехала, – проворковала Лена. – Она ничего не знает о доброй Кларе.

      – Сейчас расскажу! – обрадовалась Софья. – Видите портрет?

      Я посмотрела туда, куда указывала хозяйка. На стене в вычурной дорогой раме висела картина, написанная маслом. Я не большой знаток живописи, хотя полотна Ван Гога от произведений Репина отличить сумею. Хорошо знаю лишь ту живопись, которая представлена в экспозициях крупнейших музеев. Я не искусствовед, но все равно поняла, что портрет написан не вчера, его покрывает паутина неровных трещинок, так называемых кракелюр, а краски слегка потускнели. Центром композиции являлась женщина, одетая в чепчик и темно-синее платье, на ее лице играла улыбка, а руки были протянуты к нищенке, которая держала младенца. Чуть поодаль опирался на посох старик, к ногам которого прижимались две покрытые ранами собаки.

      Софья