Несколько моих жизней: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. Варлам Шаламов

заимствовал Гитлер у Сталина во времена Беломорканала.

      Вольнонаемный состав Колымы, который попадал в вольное отделение, тоже в то время имел много ступеней.

      Были договорники. Договорник партийный – элита, вольняшки. По идее, бывшие зэка – люди явно второго сорта, у которых всегда можно отнять права. Ссыльные, которые отмечаются ежемесячно.

      Были целые прииски, куда были завезены люди с материка по вольному найму с семьями, работавшие в местах, где автоматчики не разрешают подъезжать ближе, чем за 30 километров. Это называлось «Контингент Д», и к колымским проблемам отношения он не имел.

      Были заключенные, завезенные из Москвы на постоянную жизнь, в судьбу которых колымское начальство не имело право вмешиваться, так, в больнице нашей жили инженеры из Китая, геологи в ведомстве генерала Баранникова.

      Здание Центральной больницы торчало в сопках как рыцарский замок и было опасно <стратегически> в век атомных бомб и реактивных самолетов.

      В приемном покое этой больницы мне и надлежало поработать.

      Больницу захлестывал поток воров, прибывающих со всей Колымы по врачебным путевкам на отдых.

      «Суки» – второй воровской орден – делали несколько вылазок, попыток захватить вооруженной рукой помещение больницы, укрепить сучью власть, водрузить сучье знамя в центре Колымы – эти попытки кончились кровью. Убивали в больнице чуть не каждый день. Бегали блатные с ножами друг за другом, клали топоры под подушки. Никакие приказы, мольбы помочь тут не могли.

      Я знал, конечно, о всех этих делах – как не знать, – убивали в больнице каждый день.

      – Ну, что ж, – сказал я Амосову. – Ладно. Только мне надо одно: чтоб меня поддержали твердой рукой. А то второе мое колымское дело – я дал по морде Заславскому, а он написал, что я восхвалял Гитлера – меня судили, и я получил 10 лет. Не будет так?

      – Не бойся. Иди к Беловой прямо с одной инструкцией – не исполнять ни одного ее распоряжения.

      Амосов был неплохой мужик, старый колымчанин, сам отработал в забое положенный годовой срок. Специалист – ни врач, ни ученый, не был избавлен от этой трудовой карьеры, которой Ежов придавал величайшее политическое значение. Все катали тачки, хирурги и экономисты, бухгалтеры и психиатры, физики и метафизики, подпольщики с дореволюционным стажем и комсомольцы, все и счетоводы – как Калембет называл интеллигентов. Первыми из этой карьеры вышли бухгалтеры – было разрешение считать раньше, чем лечить и строить.

      Амосов тоже год катал тачку и хорошо запомнил роль блатарей в избиении пятьдесят восьмой статьи, когда блатари палками выбивали план из троцкистов и фашистов.

      Амосов кончил срок, работал на административной работе. Главврач большой больницы. Но он был отравлен Колымой. Он пил и пил каждый день, пока не падал с ног. Человек железного здоровья. Утром он умывался и, чуть покачиваясь и отдуваясь, двигался в кабинет. Ровно в 9 часов он начинал прием.

      Амосов женился даже на какой-то молодой договорнице, которую звал