Несколько моих жизней: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. Варлам Шаламов

на работу – километров семь. На половине дороги – горка голубоватая от ягеля и огромная рухнувшая гнилая лиственница. Здесь всегда отдыхают. Нас трое – Касаев, Шаталин и я.

      Касаев:

      – А за что ты сидишь, Шаталин?

      Меня никогда никто не спрашивает из начальства.

      Шаталин поднимает голову и что-то вроде усмешки пробегает по его лицу.

      – Я, Валентин Иванович, спорок продал…

      – Что?

      – Спорок.

      – Что же это такое – спорок?

      – А это из-под зимнего пальто мех.

      – Хм-м. А за сколь же ты его продал?

      – За сто рублей.

      Видно, что Касаев силится что-то сообразить.

      – А… купил за сколько?

      – За сорок, – скромно говорит Шаталин.

      – За сорок? Так ведь это спекуляция, – кричит Касаев.

      – Вот они на суде так, Валентин Иванович, и сказали: спекуляция.

      – М-м… И сколько же тебе дали?

      – Расстрел с заменой десятью годами.

      – Расстрел? За спорок?

      – Да, Валентин Иванович.

      – Ну, пора идти, – сердито встает геолог.

      Корнеев:

      – А еще я работал в Сибири в лесхозе. Большой лесхоз, а кони государственные. У коней все морды позавязаны. Там лошади больные. Пища хорошая, а для людей тоже хорошая – ложка стоит, такой борщ варят. И платят хорошо. Одним словом – «малиновое хозяйство».

      – Малеиновое? Сапные лошади.

      – Не малеиновое, а малиновое, я тебе русским языком говорю.

      Около Томтора Оймяконского, где нашли в 1958 году гигантскую озерную рыбу, якутские коровы, как козы, прыгают по скалам, а лошадей, что чуть крупней оленя, зимой не кормят – табун в снежной метели скитается в лесах, «копытит» снег, как олени. Для нашего трактора мы проложили зимние дороги с трехметровым снеговым бортом. Я ходил пешком за десять километров, раза два меня обгонял табун. А третий раз от табуна что-то осталось. Я подошел ближе – мертвый новорожденный жеребенок, еще теплый, начинающий индеветь.

      Крепильщик вольнонаемный Гнездилов уволился весной с шахты, занялся производством брусничного мороженого и нажил за лето десятки тысяч. А в поселке Аркагала угольная – триста человек, да в лагере – тысяча.

      В хирургическом отделении свежий случай: дорожная авария. Переломы обеих бедер, голеней, ребра. Травма головы. Дневальный из соседнего поселка ехал ночью на Дебин, вышел на «трассу» и, увидев приближающуюся машину, поднял руку. Больше ничего не помнит. Машину разыскали. На горе дневального, в кабине сидел кассир, вез деньги в банк. Суд оправдал шофера, сбившего ночью на полном ходу человека.

      Кадыкчан. Увидел на тропе корки репы, еще не замерзлые, только покрытые ледяным целлофаном. Только вольнонаемный может бросать такое сокровище. Все подобрал и съел.

      На «Витаминном комбинате» варят экстракт стланика из игол кедрача. Иглы заготовляют на так называемых «витаминных командировках», где голодный паек, где «доходяги» иглы «щиплют», набивают в мешки, и кто половчее, сует в мешки камни для тяжести. Сотни