Мастер Ветра. Искра зла. Андрей Дай

Но когда я наконец поднялся и осознал, что собаке до меня не добраться – впал в какой-то ступор. Так и сидел, не слыша и не видя ничего вокруг, пока не наступила ночь.

      Утро застало меня живым. Солнце встало, как всегда, на востоке. Небо нашлось на своем месте, а вовсе не упало за ночь. Орали птицы, причитала сорока. Ветер шумел в кронах сосен, и шишки со стуком падали на усыпанную хвоей землю. Все было как всегда, как сотни и тысячи лет в Великом лесу в середине лета. Только я, как сыч, сидел на клене.

      Кое-как умылся из фляги. Перекусил остатками припасов. Напился. Свернул и увязал спальник… И вспомнил о твари.

      Больше меня ничто на горе не держало. Мог слезть с дерева и убежать вниз, к отцу. Стоило рассказать о собаке, и любой из опытных охотников лесного народа, с полноценным луком, за полчаса освободит гору от вторгнувшегося существа. И мне в глаза никто ничего не скажет… Посочувствуют только…

      Еще можно было взять топор наперевес и отправиться искать сучье логово в надежде, что хватит сил и умений с одного удара раскроить череп. Только не был, как ни разглядывай, маленький топорик оружием, да и в своем искусстве обращаться с ним я сильно сомневался.

      Или можно забраться повыше на старый клен, на самую верхушку, расправить руки и полететь. От стыда подальше. В надежде, что смерть будет быстрой или земля мягкой…

      И когда тварь пришла на мою поляну, разлегшись на том месте, где лежал спальник, я полез вверх.

      Оказалось, что именно мой клен – самое высокое дерево на горе. Вид оттуда был просто захватывающий. До самого голубого горизонта во все стороны простирался Великий лес. Кое-где между деревьями блестели речки, далеко-далеко на юге наливалась чернотой грозовая туча. Под горой размытой кляксой колыхались остатки дыма костра моего отца…

      А вот прыгать с макушки было бы бессмысленно. Ветви на десяток саженей вокруг основного ствола закрывали землю. Так далеко я б не сиганул, а, словно белка, скакать по ветвям не входило в мои планы.

      Решив еще раз поразмыслить о топорике, полез вниз. И, почти уже добравшись до временного пристанища на широкой развилке, чуть не свалился – что-то пребольно укусило прямо в ладошку. Кое-как удержавшись, обнаружил удивительно глубокую и неожиданно ровную ранку. И торчащее из корявой коры острие стального трехгранного наконечника стрелы.

      Если бы не знал, что Спящие не услышат, я бы помолился. Настоящий боевой пробой, пусть и кованный орейскими мастерами, а не лесным народом – о таком чуде я не мог даже мечтать.

      Я рычал и, ломая ногти, царапал неожиданно крепкую кору. Прихватывал кончик зубами и пытался расшатать. Исцарапал все руки и проколол губу.

      Пока не вспомнил о топоре. Через пару минут маленькое хищное лезвие лежало у меня на ладони. И не было более желанного подарка Судьбы.

      Подражая дяде Стрибо, я подвязывал волосы тонюсеньким кожаным ремешком. Тогда он мне очень пригодился. Осторожно расщепив древко своей полустрелы, вставил туда пробой и крепко примотал смоченной прежде полоской. Летним