Анна Павлова. «Неумирающий лебедь». Наталья Павлищева

слезы. Судьба не может быть столь несправедливой, из-за необходимости срочно перешить два форменных платья – коричневое для классных уроков и серое для танцев – нельзя пропустить первый день занятий!

      Конечно, мама постаралась, и платья были ушиты, чтобы не болтались на тоненькой фигурке Нюры. А еще нужны тетради, карандаши, ручки и, конечно, балетные туфельки. Нет, пока не пуанты, как у взрослых, а просто тоненькие тапочки.

      Это маме казалось, что время летит, для Нюры эти дни тянулись бесконечно.

      Первого сентября она заставила маму выйти из дома много раньше необходимого:

      – Мамочка, вдруг с конкой что-то случится? Вдруг мы будем идти слишком медленно?

      В результате они пришли рано.

      Нюра словно шагала в сказку. Да, вон за тем обычным с виду входом в Театральное училище сказочный мир балета, но теперь она, Нюра, имеет право войти в эту дверь. Пусть это испытательный срок, она выдержит любые испытания, потому что только так потом можно выйти на сцену и танцевать!

      – Мамочка, ты меня дальше не провожай, я сама. – Нюра чувствовала себя почти взрослой и самостоятельной. – Только встретишь после занятий.

      Но у входа дежурил страж порядка в роскошной красной ливрее.

      – Вы к кому, барышня? – Гурьян швейцар бдительный, кого попало в училище не пустит.

      – Я на урок… – Аня даже растерялась.

      Любовь Федоровна поспешила на выручку дочери.

      – Нюрочка, тебя не пускают?

      Но Аня справилась с растерянностью, спокойно ответила:

      – Нет, мамочка, все в порядке. Господин просто не знает, что я уже учусь в первом классе.

      Гурьян, которого господином называли крайне редко, широко улыбнулся:

      – Я впрямь не признал, барышня. Вам вон туда, приходящие переодеваются на антресолях. А потом в класс, там покажут.

      – Благодарю, – чинно поклонилась ему Аня и поспешила, куда сказано.

      Глядя ей вслед, Гурьян покачал головой:

      – Как былиночка. Как ей выдержать?

      У Любови Федоровны сжалось сердце, может, зря согласилась отдать дочь в балет?

      – Ей одиннадцатый…

      Швейцар поприветствовал кого-то из преподавателей, открыл дверь перед крепкой девушкой, перебросился парой слов со служащими в такой же, как у него самого, форме и снова повернулся к Любови Федоровне. Та не ушла, понимая, что со швейцаром можно будет поговорить и узнать что-то интересное и важное. Швейцары они такие – всегда все знают.

      Поговорить в этот раз не удалось, в первый день занятий многие пришли пораньше, двери то и дело открывались и закрывались. Гурьян подмигнул Любови Федоровне:

      – Завтра приходи, все расскажу…

      В первые дни на Аню смотрели с откровенным изумлением – худенькая девочка казалась чужой среди крепких, развитых сверстниц. Ей шел одиннадцатый год, а выглядела едва на восемь-девять лет.

      Она поспешно переоделась в скромное полотняное платье – форму для занятий танцами (маме пришлось ушивать, чтобы не болталось), аккуратно повесила коричневое