Медальон Великой княжны. Юлия Алейникова

в сторону отводил. В разговоре не участвовал, но посмеиваться – посмеивался. А вот Павлухе отчего-то было вовсе не смешно. Шла вторая неделя, как подвизался он в доме бывшего инженера Ипатьева. И императора уже не раз видал, и императрицу, и княжон, и даже наследника. Хотя тот все время хворал и ни разу еще из комнаты не вышел. Но в первые два дня Авдеев его специально с собой таскал в комнаты семейства. И даже обедали они вместе.

      Поставят по приказу Авдеева большущую кастрюлю в ихней столовой, усядется семья за столом, и давай туда вслед за ними солдатня ломиться. Один раз, при Павле, этот вот самый Суетен царя бывшего под локоть пихнул. Подвинься, мол, не вишь – тесно. И ложек не хватало, и вилок, и есть всем приходилось в очередь. А то бывало, если Авдеева в доме нет, так могли и вовсе царское семейство из-за стола попереть. Хватит, мол, с вас, похлебали и будя. И продукты, что Романовым присылали, всяк растащить норовил. Ну тут в общем-то понятно. Семьи у кажного, кажному охота гостинчик домой передать. А все одно – воровство. А только до революции исстари воровство все одно грехом почиталось. И Павел, глядя на то, что творится в этом доме, отчего-то все больше жалел несчастного царя, такого тихого, жалкого, и девушек было жаль, они-то чем виноваты? Не нам выбирать, где родиться. Тут уж как Господь рассудил. Вот императрица Павлу не нравилась, уж больно заносчива да и, говорят, шпионка немецкая.

      А княжны те ничего, хорошенькие. И правильно Ванька ему говорил про Марию-то. Павлухе она тоже с первого взгляда приглянулась. Да и правду сказать, он таких вот красавиц и не видал. Высокая, пышная, с румяными щечками и улыбается так лучисто, так приветливо, и глазищи голубые-голубые. И вот что удивительно, царская дочка, во дворцах росла, а говорит просто и о простом. Два дня назад, в саду, когда гуляли, семейство кажный день под конвоем на два часа в сад выпускали, сама к ним подошла, заговорила. Спросила откуда, сколько лет, кем работали, где и так просто все, по-приятельски. Павел сперва засмущался, а потом сам не заметил, как разговорился с ней. А вот другая княжна, Татьяна, та совсем другая. Очень на императрицу похожа и заносчивая такая. Ходит, нос задрав, хотя тоже красивая, тощевата только. И уж больно важная, на лице так и написано, что никто тут ее мизинца не стоит. А все же и она, и старшая их Ольга, и младшая, девчонка совсем, все чего-то делают, шьют, вышивают, даже стряпать умеют. И одеты скромно.

      И очень уж они молиться любят. Павел сам, когда в карауле стоял, слышал сквозь двери, как они песни духовные пели и как вслух читали. Да-а. Не такими он представлял царских дочек. Думал – все нафуфыренные, капризные и избалованные. А они совсем другие.

      Рядом с ним раздался новый взрыв грубого похабного смеха.

      Павел поежился и вышел из караулки. Не нравилось ему в этом доме, не нравилось.

      – Слышь, а чего это сегодня гулять не ходили? – спросил Павел у стоящего в коридоре угрюмого латыша.

      Эти латыши, а может, и не латыши, были ребята неразговорчивые, и Павлуха от них старался держаться подальше. Ванька ему шепнул,