Две жизни. Мистический роман. Часть 2. Конкордия Антарова

проводил девушку до лестницы и снова сел к столу, где закончил последнее письмо.

      Рассвет переходил в раннее утро. Лорд Бенедикт потушил свечи, прошел в свою спальню, откуда через четверть часа вышел в халате, с махровым полотенцем на плече. Собрав письма, он положил их в ящик стола, закрыл его, потом написал на отдельной бумажке несколько слов и вышел в парк. Подойдя к дому с другой стороны, он поднял камушек, завернул его в ту бумажку, которую положил себе в карман, и, остановившись перед одним из открытых окон второго этажа, ловко забросил туда свой камушек, завернутый в бумагу.

      К ногам погруженного в невеселые думы и всю ночь не спавшего лорда Мильдрея вдруг упало что-то белое, стукнувшее об пол. Вздрогнув от неожиданности, он наклонился и поднял бумажку, из которой выпал камушек.

      «Надевайте халат, берите полотенце и спускайтесь вниз, на террасу. Пойдем к озеру, купаться в водопаде», – прочел Мильдрей. Записка была без подписи, но Мильдрей сейчас же узнал крупный, красивый почерк хозяина. Он выглянул в окно, но, кроме пения птиц и чудесно расцветающего утра, ничего не услышал и не увидел. Обрадованный неожиданной возможностью совершить дальнюю прогулку с лордом Бенедиктом, Амедей поспешил переодеться и спустился, отвлекшись от своих мыслей, терзавших его всю ночь.

      – Ну, мученик, – встретил его улыбкой лорд Бенедикт, – на кого вы похожи? Еще две-три так прелестно проведенных ночи, и меня обвинят, по крайней мере, в истязании своих гостей. Можете ли, лорд Мильдрей, образцовый воспитатель моего приятеля-индуса, объяснить причину вашей скорби, которая в одну ночь съела половину вашего веса?

      – Объяснить это легче легкого, лорд Бенедикт. Полное бессилие помочь людским страданиям довело меня до отчаяния. Но вот что я хотел бы знать: каким образом вы угадали, что я не спал и что сидел именно в этой из трех отведенных мне комнат. Ведь, кидая мне записку, вы должны были точно знать не только то, что я не спал, но и то, где я находился… И до чего же вы молоды и прекрасны, лорд Бенедикт! Теперь я понимаю, почему вам дали прозвище Флорентиец.

      – Мой дорогой гость, если мы будем останавливаться на каждом шагу, как это делаем сейчас, то вернемся, когда наши дамы будут уже завтракать. Пойдемте побыстрее, и, пожалуй, я расскажу, как узнал о вашей бессоннице. Посмотрите вокруг себя и вглядитесь в разнообразие окружающей вас жизни. Цветы каких чудесных форм и красок окружают вас! Листья, травы, бабочки, птицы, пчелы – все живет самой напряженной жизнью, творит, отдает свой аромат, плоды и красоту… и умирает.

      Вы срываете цветок, вставляете его в петлицу или украшаете им стол. Вы не думаете, что цветок умирает, отдавая вам свою красоту. Вас не тревожит эта смерть. Вы ее благословляете, принимаете спокойно, как нечто неизбежное, обычное. Почему? Только потому, что для вас в этом нет ничего личного. Ничего от вашей привязанности, ваших привычных желаний, вашей любви, в которую вы каждый день вплетали нити своего сердца, крови, плоти и духа. И вы спокойны. Вы знаете неизбежность закона целесообразности,