Третье пришествие. Демоны Рая. Виктор Точинов

живой звуковой лазер. Обладает звуковой сверхчувствительностью: посылать специальные звуковые сигналы, как у сонара, ему не обязательно, достаточно собственного биения сердца, которое к нему же и возвращается в отраженном виде, принимается (предположительно всей поверхностью черепа) и преобразуется в зрительные образы. В мозгу рождается достаточно четкая картина окружающего мира.

      Все это, повторюсь, предположительно. Абсолютно умозрительная теория Эйнштейна. Прямому и непосредственному изучению Волдырь недоступен. Все приборы, пытающиеся «заглянуть» ему внутрь, сгорают мгновенно. И те, что пытаются снять параметры внешними датчиками – электрокардиографы, электроэнцефалографы и т. д., – сгорают тоже.

      В свое время Эйнштейн, крайне раздраженный поломками дорогостоящей аппаратуры, недрогнувшей рукой вписал Сэмми Хогбенсу в карточку аномала маркировку «Волдырь». А в графе «тотем» накорябал слово, каким выражаться в приличном обществе не принято. Впоследствии нехорошее слово заменили четырьмя вопросительными знаками, но Волдырем Волдырь так и остался, больно уж подходило это прозвище к его бугристому мягкому черепу…

      А еще Сэмми отличался необыкновенно ранним и бурным умственным развитием, он был умнее всех мутантов «детского сада», вместе взятых. А в России стал умнее не только всех мутантов Вивария. На сотрудников, вздумавших померяться с Волдырем интеллектом, я бы ставку делать не стал…

      Он в совершенстве знал несколько языков, освоив их самоучкой. Он запоем читал книги из нашей техбиблиотеки, и не какой-нибудь научпоп, а серьезные пособия для профессионалов, причем из самых разных, не пересекающихся областей знания. Он обыгрывал в шахматы Эйнштейна (а тот, пожелав сделать карьеру шахматиста, смог бы выступать на турнирах гроссмейстерского уровня).

      И спроси меня, я бы затруднился ответить, кто кого на самом деле изучает: мы Сэмми Хогбенса или он нас.

      Так что не стоит удивляться, что после эвакуации Новой Голландии именно Волдырь оказался во главе колонии беглых мутантов, поселившихся в опустевшем Виварии.

      Удивляться, даже изумляться стоило другому: каким ветром его занесло сюда, на берег ушедшего под землю Форелевого ручья?

* * *

      Ошибиться в свете фонаря со свежей батареей было невозможно: он, Сэмми. Второго такого нигде не отыщешь… Тщедушное тельце ребенка и огромная голова, лишенная малейшего следа растительности. Стоит, уставился на нас пустыми глазницами, покрытыми гладкой белесой кожей.

      Глаз в нашем понимании у Волдыря нет вообще. И тем не менее он наверняка прекрасно «разглядел» нашу группу первым, без помощи фонаря. Его ультразвуковое «зрение» в свете не нуждается.

      И отец, и звероиды изумлены не меньше моего. Немая сцена затягивается, становится неловкой.

      – Привет, Сэмми! – нарушаю я наконец молчание. – Давно вернулся в родные пенаты?

      Надо полагать, мрачные пророчества Волдыря сбылись, и колония на Новой Голландии уничтожена. Слишком много оставалось на законсервированной базе