Аргентина. Крабат. Андрей Валентинов

кто теперь рассудит?

      И какая – Himmeldonnerwetter! – разница?

      Деду повезло – умер в своей постели при нотариусе и враче в далеком 1917-м, в самый разгар Великой Войны. Через полгода погиб дядя (Итальянский фронт), через год, за месяц до Перемирия – отец (Западный фронт, Шампань)…

      …Мать – в 1919-м, от тифа. Грета, младшая сестренка, в 1923-м, когда есть стало нечего. Почему он уехал?! Потомок учителей, не выдержав, сжал кулаки, хрустнул костяшками.

      Тебя бы, sch-sch-scheisse, с такими вопросиками в 1923-й, когда брюква лакомством стала! Когда из всех лекарств денег хватало только на йод, когда стреляли под самыми окнами. Когда сестру в фанерном гробу хоронить пришлось!

      …Гроб братья сколотили сами. Соседи одолжили лошадь – на погост отвезти. Кто-то сердобольный дал от щедрот две бутыли яблочного шнапса, дабы помянуть согласно обычаю. Опустевший отцовский дом отдали старшей сестре. Ей нужнее – муж-инвалид, да детишек двое.

      Братья Шадовицы сели на берлинский поезд в маленьком тихом Бауцене. Новыми фамилиями, а заодно именами (менять так менять!), озаботились заранее, благо писарь в бургомистрате приходился им дальним родичем.

      – Но почему – Марек?

      – А чтобы немцем не посчитали, брат. Мы – сорбы!

      Младший оказался не столь щепетильным…

      С тех пор минуло много лет, менялись страны, документы, имена. Крабат, старая сказка, напоминал о себе только в снах. «Иди в Шварцкольм на мельницу! Не пожалеешь!..» Не было мельницы в Шварцкольме! Не было!.. У Мастера Теофила кладбищенский маразм в высшем градусе!..

      Он успокоился. Кулаки разжал, выдохнул, закрыл глаза. Стук колес успокаивал, примирял с очевидностью. Все идет как должно, от одной станции до следующей. Нет никакой мельницы, и Крабата нет, и Отомара Шадовица, и даже Марека Шадова. Есть доктор Вольфанг Иоганн Эшке, просим любить, просим жаловать![18]

      …Очки с простыми стеклами – в саквояже, на самом дне. Там же парик, несессер и прочие полезные мелочи. Докторишка-то его куда как старше! Отомар Шадовиц (которого здесь нет!) с 1910-го, а почтенный филолог-германист, если документам верить, еще прошлый век захватил. Кашляет, сморкается, да и со слухом не очень. Зато истинный ариец, пробы негде ставить.

      Уже засыпая под колесный перестук, он зацепился памятью за некую странность. Мастер Теофил – почему? В книге Ганса Шигерта он просто Мастер – или Мельник.

      Дед рассказал? Наверное, дед.

5

      Встретились – столкнулись – в курилке сразу после обеда (13.45– 14.15 – время для личных потребностей). Курц уже достал сигарету, но зажигалкой щелкнуть не успел.

      – У меня… новость у меня! – выдохнул Хинтерштойсер.

      Оглянулся недоверчиво:

      – Отойдем!

      Курилка – площадка возле забора при двух свежевыкрашенных урнах, десять шагов в длину, в ширину и восьми не будет. Устроились возле самого забора, закурили, наскоро глотнув горького дыма.

      – Писарь рассказал. Ты его знаешь, Уго Нойнерн из штаба батальона…

      – Помню. Вроде не подлец. И что?

      Для

18

Персонаж из одноименного романа Владимира Померанцева.