У жены под кроватью. Людмила Милевская

Что поделывает?

      К ночи темперамент пошел на убыль, а тревога усилилась. Одолели плохие сны, разыгралась ревность. Иван Семенович вскочил, охваченный плохими предчувствиями, и, свесив ноги с кровати, подумал: «Не пойду завтра к Ниночке. Из командировки срочно вернусь, в конце концов жена дороже».

      Проснулась Глафира, томно заворочалась в постели, лениво спросила:

      – Вань, ты куда?

      – На кухню, Глашенька, покурю.

      – Нет, не кури на кухне. Мой завтра припрется и сразу унюхает. Будет скандал. Он чем больше пьет, тем сильнее ревнует. Иди на лестничную площадку.

      Иван Семенович удивился:

      – Да как же, Глаша, на площадку? Там соседи. И Липочка, не ровен час, заметит.

      Глафира нехотя оторвала голову от подушки, включила ночник, глянула на часы и рассердилась:

      – Какая Липочка? Какие соседи? Три часа ночи! Все спят уж давно!

      «Она права», – подумал Иван Семенович да прямо в трусах на лестничную площадку и потрусил. Там он выкурил сигаретку, потом другую – уж очень как-то занервничал, Липочка-солнышко сильно волновала его.

      Липочка, кстати, тоже плохо спала, словно ловила флюиды мужа. Ворочалась на кровати, вздыхала, несколько раз выходила на балкон, даже Глафире хотела звонить, обнаружив свет в спальне подруги. Но передумала и вернулась в постель.

      «Завтра ей позвоню», – решила и… вспомнила, что не закрыла за Глашей дверь.

      – Прав мой Ваня, я беспомощная. Вот, спать с незапертой дверью улеглась, – с досадой воскликнула Липочка и поспешила в прихожую исправлять оплошность.

      Иван Семенович в этот момент как раз загасил сигаретку и, с нежным вздохом вспоминая о любимой жене, уверенно шагнул… к родной квартире. Случилось то, чего Иван Семенович боялся много лет: он взялся за ручку, свою дверь поспешно толкнул и с ужасом подумал: «Что я делаю, дурак? Ноги сами в стойло идут! Поворачивай, черт! Поворачивай!»

      Но было уже поздно: в прихожей загорелся свет – всплеснув руками застыла Липочка. Сквозь прозрачную ночнушку розовела ее пышная нагота – стоя в одних трусах, Иван Семенович подумал: «Допрыгался, грязный кобель!» И обмер.

      А Липочка растерялась от многообразия чувств: и радость, и испуг (муж все же в трусах), и любопытство, и удивление раздирали ее непримиримыми противоречиями. Она не знала как реагировать и повела себя обычно.

      – Ваня, – ахнула она, – зайчик мой, ты же в командировке!

      – Так вернулся, – не моргнув глазом, сообщил Желтухин и, переминаясь с ноги на ногу, добавил: – Внезапно.

      – А почему в одних трусах? – изумилась Липочка.

      – Так обокрали.

      – Ах, зайчик мой! – всплеснула пухленькими ручками Липочка, падая на грудь мужа. – Как же это случилось?

      – Убей – не помню, – горестно признался Иван Семенович, нежно поглаживая упругую спинку жены. – Думаю, клофелинщиков дело. Свирепствуют сейчас они, – пояснил он и с ужасом осознал, что вышел покурить в шлепанцах Глафиры.

      Но Липочка шлепанцев не заметила, зато обнаружила