Джим с Пиккадилли. Пелам Вудхаус

правильно. В твоем возрасте надо беречься.

      – Не понял.

      – Набираешь вес. Не так уж ты молод. А вообще, пап, входишь, так входи, а то сквозняк.

      Пэтт ретировался. Интересно, как бы на его месте справился другой с мальчишкой? Непоследовательность человеческой натуры просто бесила его. Почему на Риверсайд-драйв он превращается совершенно в другого человека, чем на Пайн-стрит? Почему на Пайн-стрит он умеет настоять на своем с людьми вполне солидными, с финансистами, похожими на бульдогов, а на Риверсайд-драйв не способен даже турнуть из своего кресла четырнадцатилетнего кретина? Иногда Пэтту казалось, что в частной, домашней сфере его сковывает какой-то паралич воли.

      Однако все-таки нужно разыскать уголок, где можно бы насладиться воскресной газетой. Пэтт задумчиво постоял, лицо у него прояснилось, и он повернул к лестнице. На верхнем этаже, пройдя весь коридор, он постучался в последнюю дверь. Из-за нее, как и из-за остальных, доносился шум, но этот как будто его не отпугивал. Бойко стучала машинка, и Пэтт одобрительно прислушался. Ему нравилась ее дробь, совсем как в офисе.

      – Войдите! – крикнул девичий голосок.

      Комната, в которой очутился Пэтт, была маленькой, но уютной тем уютом, который присущ вообще-то мужским обиталищам, что довольно странно, поскольку тут жила барышня. Во всю стену шел огромный книжный шкаф, из него жизнерадостно улыбались разноцветные корешки – красные, синие, коричневые. Где его не было, висели гравюры, со вкусом подобранные и размещенные. Через окно, открытое ради здоровья, лились лучи солнца, принося с собою приглушенное шуршанье шин. За столом сидела девушка; ее яркие золотисто-рыжие волосы чуть колыхались на речном ветерке. Она-то и стучала на машинке и теперь, обернувшись, улыбнулась через плечо.

      Когда Энн Честер улыбалась, она становилась еще красивее. Хотя примечательнее всего были полыхающие волосы, рисунок губ явно говорил о незаурядности, намекая при этом на тайную склонность к приключениям. Когда губы не двигались, так и казалось, что они оценивают шутку; улыбаясь же, они открывали ослепительно сверкающие зубы. На правой щеке к тому же появлялась ямочка, придавая лицу веселую проказливость. В общем, такие губы бывают у тех, кто способен посмеяться над рухнувшей надеждой и построить самые изощренные, самые смелые заговоры против обыденности и суеты. В уголках их проглядывали признаки своевольного нрава. Словом, физиономист заключил бы, что племянница Пэтта умеет настоять на своем.

      – Привет, дядя Питер! Случилось что-то?

      – Я тебе не помешал?

      – Ничуточки. Перепечатываю рассказ для тети Несты. Хочешь кусочек послушать?

      Пэтт поторопился заверить, что не хочет.

      – Много теряешь. – Энн перевернула страницу. – Я просто перетрепыхалась. Называется «В глухую полночь». Преступлений – куча, аж страшно. Ни за что бы не подумала, что у тети Несты такое бурное воображение! Тут тебе и сыщик, и похитители детей, и умопомрачительная роскошь. Может, я еще под впечатлением, но мне кажется, дядя, что ты идешь по следу. Очень уж у тебя целеустремленный вид!

      Добродушное лицо искривилось в гримасе, которая должна была обозначать