Олег Табаков и его семнадцать мгновений. Михаил Захарчук

долго еще оставалась районом боевых действий: не прекращались бомбежки и даже случались артиллерийские обстрелы. Так что путь длиной в четыреста километров товарняк, в котором ехали переселенцы, преодолевал неделю.

      Марию Андреевну назначили врачом-терапевтом в госпитале № 4157. Раньше там была отличная бальнеологическая лечебница, в которую подвозились грязи по узкоколейке. Война ничего не изменила в налаженном процессе лечения: выздоравливающие бойцы получали грязевые ванны и аппликации. Раненых доставляли со всех фронтов.

      В Эльтоне восьмилетний Олег пошел в школу. А в больничной палате маминого госпиталя он впервые, если так можно выразиться, заявил о себе как об артисте. В довольно примитивном военном скетче пацану доверили роль, состоящую из одной-единственной фразы: «Папа, подари мне пистолет!» Он ее варьировал на все лады, с различными интонациями и, как правило, срывал приличные аплодисменты. И многие годы спустя, конечно же, имел полное право на утверждения: я, мол, в детстве выступал перед ранеными фронтовиками. Любой другой бы артист, с такой замечательной «патриотической страницей» в своей биографии, непременно бы ею гордился, а то и хвастался. Только не Табаков.

      «Если говорить серьезно, тот «сценический» дебют военной поры к последующей моей артистической карьере не имел ровно никакого отношения. Как сейчас понимаю: для раненых я был вовсе не начинающим артистом, а малым существом, ребенком, очень напоминавшим им оставленных дома собственных детей. Само мое присутствие приводило их в радостное возбуждение независимо от качества «постановки» и моей «игры». Вообще, выступления детей перед ранеными всюду были тогда в порядке вещей. Это сейчас об этом говорят как о чем-то экзотическом. Радио в госпитале не предусматривалось. Поэтому я часто пел для больных: «В боевом, в боевом лазарете,/ где дежурили доктор с сестрой,/ на рассвете умирает от раны герой». Или еще: «Жил в Ростове Витя Черевичкин,/ В школе он прекрасно успевал/ И на волю утром, как обычно,/ Голубей любимых выпускал./ Голуби, мои вы милые,/ Что же не летите больше ввысь?/ Голуби, вы сизокрылые,/ В небо голубое унеслись». За такие «выступления» перед ранеными я получал от них либо компот, либо рисовую кашу с фруктами. Это была еда «избранных», то есть тяжелых больных».

      И все же главной радостью, главным детским удовольствием пацана Олежки был кинематограф. Доставленную в госпиталь киноленту крутили по неделе и больше. Олег присутствовал на всех демонстрациях. Их жилой барак располагался от госпиталя метрах в ста, не более. Так что он всегда успевал прибегать «к началу фильмы». «Перед каждой картиной обычно демонстрировались киносборники. В них с завидным постоянством доминировали «Вальс цветов» из «Раймонды» и фильм «Радуга». В последнем героиня-партизанка убивала фашиста. А потом говорила, глядя на радугу поразительно чистыми глазами: «Радуга – это доброе предзнаменование». «На втором или третьем просмотре чистота ее взгляда как-то меня насторожила. Но более