Это моя работа. Любовь, жизнь и война сквозь объектив фотокамеры. Линси Аддарио

еду, а Эрни не ест. Я говорю: «Эрн, давай выпьем кофе», – и он пьет, но никогда не просит сам. Мы едем домой от врача, и я предлагаю: «Эрн, давай остановимся и выпьем кофе в “Данкин Донатс”». А он говорит, что мы можем выпить кофе дома.

      Я запомнила эту историю навсегда. И мне не хочется жалеть о поцелуях, которые я упустила.

***

      Роман с Уксвалем был легким, спонтанным и романтичным. Я никогда прежде не испытывала ничего подобного. Когда у меня не было заданий за пределами Мехико, мы валялись в кровати допоздна и вставали, когда дольше лежать было уже нельзя. Мы уходили на долгие прогулки или грузили свои горные велосипеды в его машину и ехали на крутой, опасный холм к огромной статуе Богоматери Гваделупской – Ла Вирхен. Я любила Уксваля всем сердцем и делала для него абсолютно все – даже училась ездить на горном велосипеде и дважды в неделю проезжала пятнадцать миль в гору.

      Единственное, чем я не могла поступиться, это была фотография. Мои снимки появлялись на первых страницах газет, но мне хотелось достичь большего – я хотела получать большие задания, работать для журналов, регулярно снимать для New York Times. Я хотела, чтобы читатели узнавали мои фотографии, чтобы снимки брали их за душу – как это произошло со мной на выставке Сальгадо в Аргентине. Это только начало. И я еще не была в Африке! Чем больше я работала, чем больше достигала, тем большего хотела.

      Но фотография разлучала меня с Уксвалем, и это порождало в наших отношениях определенную напряженность. Каждый раз, когда звонил телефон, он уходил, защищаясь от моего неизбежного ухода. Он знал, что не может просить меня бросить работу. А работа эта была невозможна без поездок, без физического отсутствия дома. Я никогда не отказывалась от заданий – ни единого раза.

      Как-то сентябрьским утром мы с Уксвалем валялись в постели, и тут в дверь постучал мой сосед Майкл. Я поняла, что что-то случилось, – никто из нас никогда не будил соседей по утрам, а в Мехико редко происходило нечто такое, что требовало срочной реакции. У нас не было кабельного телевидения, и мы поднялись в квартиру Мэрион. Я сидела перед телевизором и видела, как пылают и рушатся башни-близнецы. Я все еще не до конца проснулась и не поняла, что самолеты врезались в них намеренно.

      Все были крайне возбуждены. Мне вспомнились женщины в свадебных платьях, которых я когда-то фотографировала на крыше Всемирного торгового центра для ежегодного свадебного марафона в День святого Валентина. Юные пары, сияющие и счастливые, стояли на крыше мира. Невесты придерживали развевающиеся вуали. От этих воспоминаний я заплакала.

      Молчание нарушил Майкл:

      – Понимаешь, что это значит?

      Я покачала головой.

      – Мы на войне.

      Мы целый день не отходили от телевизора Мэрион. В новостях и аналитических обзорах то и дело звучали слова «Афганистан», «тренировочные лагеря», «террористы», «Талибан». Я почувствовала знакомое возбуждение и предвкушение: мне нужно снова ехать