Деньги, дворняги, слова. Евгения Басова

к ней навстречу:

      – Вы… Нет, ваши подружки нас вчера обманули! Эту собаку нельзя держать в доме!

      Она требует с мамы какие-то деньги, которые будто бы вчера положила в копилку.

      Мама робко оправдывается:

      – Это было пожертвование… Это ваша помощь приюту… У нас даже если кто не берёт собак, кто пришёл только посмотреть, – тот просто так жертвует деньги…

      И женщина ей обещает:

      – Я на вас налоговую напущу!

      Мама тогда снимает рюкзак и, держа его на весу, роется внутри – ищет свой кошелёк. А потом достаёт купюру и спрашивает:

      – Доча, посмотри, у тебя есть пятьдесят рублей? Мне не хватает…

      Женщина удовлетворённо прячет деньги в сумку, а потом пытается рассказать маме всё сначала – как им сказали, что Пакля весёлая, а оказалось – нет, и как от неё в доме всё воняет.

      Но мама только отмахивается:

      – Уходите от нас, пожалуйста.

      Тут к нам направляется девушка в оранжевом комбинезоне, но мама, только поглядев на неё, бежит за вольеры, на ходу бросив мне:

      – Там что-то…

      И уже издалека спохватывается, кричит:

      – Валя, калитку за гостями замкни! И девушку проводи тоже!

      Хотя я уже и так веду маму с дочкой к выходу. И девушке машу, чтоб шла за нами.

      – Я сразу, – говорю, – сразу за всеми вами закрою! Мне так удобнее!

      Это значит: «Мне удобнее, если я с тобой не буду разговаривать. Да я вообще ни с кем не хочу говорить. Мне сейчас не нужно посетителей!»

      Но девушка мотает головой:

      – Я к вам на работу.

      И я тоже мотаю головой в досаде, что мне всё-таки говорят что-то, и надо слушать какие-то слова, а это совсем не вовремя.

      Обычно только звонок в калитку – и наши собаки уже здесь, возле выхода. Ждут: вот приоткроется дверь, и они сразу – раз! – и на дорогу. И Пальма, и Альма, и Тапка. Но сейчас они все за вольерами, и мамин голос там громче всех, она старается набрать как можно больше воздуха и кричит зычно и строго:

      – Место, Пальма! Иди на место!

      – Альма, домой!

      Я бегу к вольерам, и мама навстречу мне тащит на ошейнике Альму, а Тапку гонит перед собой и выдыхает тяжело:

      – Валька, прими…

      Я перехватываю у неё Альмин ошейник.

      У Тапки ошейника нет, но она уже поняла, что покапризничать ей не дадут. Она покорно забегает в вольер, и я заматываю проволокой дверцу и бегу помогать маме. Она за вольерами ловит Тучку! А та, с зажатым между задними лапами хвостом, мечется вдоль железной стены. И вдруг с отчаяния кидается вперёд, через всю территорию. И мама летит вслед за ней над сугробами, падает и поднимается в ту же секунду.

      Тучку загонять трудней всех. Где только взялась ты такая, чёрная лохматая Тучка? Может, и вправду, иностранка, как дядя Юра говорит?

      Хотя слыхала я, что она жила в нашем же городе, в одном дворе, – общая собака целой девятиэтажки, и к нам её отдали только передержать в самые жестокие морозы.

      Но Тучка ведёт себя так, точно никогда человека и не видела.

      Мама