Полет аистов. Жан-Кристоф Гранже

напоследок ответил голосом Марселя:

      – Его два месяца никто не видел.

      Я записал рассказ Мермета в свой дневник, потом поблагодарил его. Он ответил легким кивком. Он был похож на волка, которого потчуют молоком из блюдечка. Мы вернулись в лагерь. Детишки ухитрились засунуть какую-то из своих кассет в мою автомагнитолу. В мгновение ока «Фольксваген» превратился в цыганский оркестр: из открытых настежь дверец машины раздались дрожащие звуки кларнета, аккордеона и барабанов, сливающиеся в быструю мелодию. Я немного удивился. Мне раньше казалось, что цыганская музыка соткана из томных вздохов скрипок. А эти пронзительные звуки скорее походили на танцы дервишей.

      Султана угостила нас кофе по-турецки – горькой жидкостью с толстым слоем гущи. Я едва пригубил напиток. Марсель пил его маленькими глотками, как настоящий знаток, и что-то бурно обсуждал с женщиной-подсолнухом. Мне показалось, что они говорят о кофе, о рецептах и способах его приготовления. Потом он опрокинул чашку и подождал несколько минут. Наконец, опытным глазом осмотрел дно и с помощью Султаны прокомментировал увиденное. Я понял, что они спорили о том, как лучше гадать на кофейной гуще.

      А я, ни на кого не глядя, просто сидел и улыбался, осаждаемый беспокойными мыслями. Для Марина и всех остальных смерть Райко канула в прошлое: Марсель объяснил мне, что по прошествии года имя умершего освободится, и им можно будет назвать новорожденного, устроить большое застолье и спать спокойно, поскольку тогда дух усопшего перестанет приходить во сне к его братьям и тревожить их. У меня, наоборот, из-за его гибели рушилось настоящее. И, возможно, еще больше – будущее.

      К двум часам дня небо вновь заволокло тучами. Пора было ехать, чтобы к вечеру вернуться в Софию и застать дома доктора Милана Джурича. Мы распрощались со всей «честной компанией» и тронулись в путь. Провожали нас улыбками и дружескими объятиями.

      Дорога шла через пригород Сливена. Через грязные трущобы с немощеными дорогами, где там и сям виднелись остовы автомобилей. Я притормозил. «У меня здесь много друзей, – произнес Марсель, – но мне не хотелось бы, чтобы ты все это видел. Поехали отсюда». На обочине асфальтированной дороги ребятишки приветствовали нас, крича: «Гадже! Чужаки!» Все они бегали босиком. У них были чумазые мордашки, а в волосах засохли комочки грязи. Я прибавил скорость. И после небольшой паузы прервал молчание:

      – Марсель, скажи-ка мне одну вещь: почему цыганские дети такие грязные?

      – Дело здесь не в неряшливости, Луи. Это древняя традиция. Цыгане считают, что дети так прекрасны, что могут вызвать зависть взрослых и те вполне способны их сглазить. Поэтому ребятишек никогда не моют. Получается что-то вроде маскировки. Чтобы скрыть от других людей их красоту и чистоту.

      14

      Пока мы ехали, Марсель рассказывал мне о докторе Милане Джуриче:

      – Это очень странный тип. Одинокий цыган. Никто не знает точно, откуда он взялся. Блестяще говорит по-французски. Говорят, он изучал медицину в Париже. В семидесятых приехал на Балканы. С этого времени Джурич колесил по Болгарии,