Павел Кашин. По волшебной реке. Павел Кашин

каждом предмете сидит фотография

      В каждом движении хореография

«Гаргульи»

      Я ее написал, честно говоря, с образа одной девушки. Даже сам не понял, как, но она так нравится женщинам… Видимо, я воплотился в эту девушку и написал ее языком эту песню, которую я сам не понимаю. Это как если бы вдруг Высоцкий взял и на английском написал песню: получается весело.

      Ты бежала по асфальту человеческой реки

      Ты сбивала пену бала, галуны и парики

      Ты хотела быть собою, помогать делиться кровью

      Ты хотела жить любовью без печали и тоски

      На тебя смотрели люди, пирамиды и гаргульи

      По над жерлами орудий человеческие ульи

      Ты хотела брать любовью – получалось только болью

      Ты насиловала сцену раздеваясь изнутри

      Ты вальсируя за цену одного – давала три

      Как резиновая пуля без ужимок и прелюдий

      А вокруг на мягких стульях в темноте сидели судьи

      Я смотрел перед собою – посредине поля боя

      Ты хотела быть судьбою, помогать делиться кровью

      Ты хотела жить любовью – получалось только болью

      И разорванные ветром пеньюары и чулки

      Освещаясь мягким цветом нерастраченной тоски

      Колыхались в потных мыслях не уверенных мужчин

      По земле сновали люди без озрений и причин

      Я смотрел на поле боя – я хотел бы быть с тобою

      Ты хотела быть судьбою, помогать делиться кровью

      Ты хотела брать любовью – получалось только болью

      Ты бежала по асфальту человеческой реки

      Ты сбивала пену бала, галуны и парики

      Ты хотела быть собою, помогать делиться кровью

      Ты хотела жить любовью без печали и тоски

      На тебя смотрели люди, пирамиды и гаргульи

      По над жерлами орудий человеческие ульи

      Ты хотела брать любовью – получалось только болью

«Виртуальный человек»

      Это стариковское ворчание. Действительно, возможно, мне очень свезло, но когда появились первые синклеры – это первые компьютеры – мой друг-компьютерщик тут же закачал какую-то игрушку. Тогда я жил у него в квартире, и я сел играть в нее. Я проиграл всю ночь в эту игрушку довольно бестолковую, дурацкую. Утром он проснулся, пошел на работу, и я понял, что потерял целый день, потому что только сейчас лягу спать. Мне так обидно было за этот день: у меня болела шея, глаза, душа, и я понял, что больше никогда не сяду играть. Свое обещание я где-то сдержал, хотя иногда я могу открыть шахматы, которые являются полным аналогом трехмерных шахмат, и сыграть партию шахмат, но виртуального мира я так и не познал. И мне кажется, что мне свезло с этим очень сильно, потому что я вижу поколение девяностых годов, которым сегодня до двадцати семи лет. И я понимаю, что были лихие девяностые. Я не виню лихие девяностые: они были невероятно интересными, эти девяностые, и тогда выживали самые рисковые, крутые, фартовые, и все было возможно: стать президентом или погибнуть – все, что хочешь. Я думаю, что на то поколение больше всего влияло плохое образование тех годов, потому что со школами была большая проблема. А сегодня я понимаю, что нет, проблема не в образовании.