Застава на Якорном Поле. Владислав Крапивин

Но для этого необходимо оттопырить нижнюю губу, а губы сжаты. Пока…

      – Я тебя спрашиваю, несчастье мое! Где ты был? Только не вздумай сочинять!

      «Несчастье мое» – это хорошо. Это трещина в суровой сердитости. Только вот не вовремя намокли ресницы… А сочинять он не имеет привычки. Или молчит, или уж правду говорит.

      – Скажешь ты, наконец, или решил меня уморить?

      – По Кольцу ездил… – Это сипло и тихо.

      – Новое дело! Зачем?

      Дело совсем не новое. Не первый раз. И ей это, конечно, известно. Но… у таких разговоров есть свои правила.

      – За-чем, я спрашиваю.

      Он отдувает наконец волосы. Похожие на волокно растрепанного ногтями льняного троса (натурального, конечно), они взлетают легко и опускаются не сразу. Он успевает посмотреть. Глаза в глаза. Потом – опять в пол. Носом втягивает воздух и говорит с легким вызовом:

      – Тебя слушал… Как ты объявляешь.

      Она опускается на кухонный стул, руки ложатся на хрустящий новый передник (он сине-зеленый, блестящий, с белыми и желтыми морскими коньками).

      – Еще одна новость. – А в голосе уже что-то вроде просьбы. – Тебе что, дома меня не хватает?

      Он вскидывает лицо. Волосы ладонью – в сторону (будто комара скользящим ударом бьет по лбу). Смотрит ей в лицо опять и тут же – в дверной косяк. Говорит сквозь предательскую хрипотцу, но уже с затаенной (очень затаенной) дурашливой ноткой. Со спрятанной надеждой на прощение:

      – Да-а… Там у тебя голос хороший, ты не сердишься, не ругаешь.

      – На-адо же… – Она склоняет набок голову (капелька-сережка над плечом). – Значит, там я лучше, чем дома. Очень большое спасибо.

      «Очень большое пожалуйста», – едва шевелит он губами. Так, для себя. И совсем неискренне, из остатков вредности.

      – Но там я говорю свои слова для тысяч людей. И ни один из них не сделал ничего плохого. Ни один, я уверена, не доводит свою мать до нервной икоты…

      – Ох уж, до икоты… – Это он косяку. – Чего уж я такого сделал-то…

      – Не бубни! Ни один нормальный человек не лазает со своими приятелями по всяким подвалам и катакомбам, рискуя свернуть себе шею или оказаться в завале.

      – Ох уж, в завале! Там все безопасно, туда еще наш учитель истории спускался, когда такой же был… как мы.

      – Вот и лазил бы туда с учителем. А не с этим шалопаем Яриком.

      – Это Ярик-то шалопай?! Сама говорила, чтобы пример с него брал!

      – Я ошибалась. И очень горько. Два сапога пара, и обоих следует вздуть одинаково. Я вот позвоню его маме.

      – Да знает она, знает. Тебе звонить обещала.

      – Какое приятное известие! Археологи липовые…

      Но это уже так. Это почти игра.

      – Марш в ванную. Чучело, а не сын.

      Ванная – это потом. А сперва… сперва потоптаться, посопеть у двери, потом побрести с опущенной головой, постоять, ткнуться носом в теплое плечо рядом с клеенчатой лямкой передника. Вздохнуть, получив невесомый хлопок по затылку. Снова посопеть, потереться о ее плечо лицом.

      – Нечего