Мои южные ночи (сборник). Ольга Покровская

перед вами так велика, что по заветам предков я должен был бы смыть ее своей кровью. Однако же вы должны мне поверить. В следующем месяце, когда на главной площади Сунжегорска будет проходить День национальной культуры…

      В голове у меня путалось. Я вроде бы не пила сегодня ничего, кроме воды. Однако же ощущение было, словно я пьяна вдрызг и никак не могу уловить смысл того, что происходит в ускользающей от меня реальности.

      – Джамик Булатович, о чем вы говорите? – наконец решилась уточнить я.

      – Ах, не скромничайте! – рявкнул тот. – Я прекрасно понимаю, как грубо, как чудовищно и недопустимо с моей стороны было не предоставить вам слово на Дне сунжегорской поэзии. Вы почтили своим присутствием наш маленький праздник. Можно сказать, московским солнцем воссияли в нашем горном краю. А я проявил такое чудовищное неуважение…

      – Ох. – От облегчения я едва не рассмеялась. Наконец-то мне удалось вникнуть в смысл его цветистых речей. – Да бросьте вы, Джамик Булатович, ерунда какая, честное слово. Я совершенно не рвалась на сцену. Я ведь и не поэт.

      – Нет, вы поэт! – завращав глазами, убежденно грохнул Колобок. – Вы поэт – по духу! По восприятию мира. Я вижу это в вас. Чувствую… – с придыханием добавил он и снова попытался ухватить меня за руку.

      Но на этот раз я, уже наученная опытом общения с велеречивым министром, ловко уклонилась от его загребущих лапок и сердечно отозвалась:

      – Для меня огромным удовольствием было послушать вас. Этого мне вполне хватило.

      – Ну что вы, в тот день я читал совсем не самые удачные свои стихи, – сверкнул глазом Колобок.

      И только я было решила, что дежурный обмен любезностями закончен и можно перейти к занимавшей меня проблеме, как Джамик Булатович вдруг, извернувшись, нырнул куда-то под стол. Откровенно говоря, я перепугалась, решив, что, потерпев фиаско с рукой, этот знойный джигит решился попытать счастья с другой стороны и ухватить меня за колено. Ойкнув, я с шумом отодвинула стул и готова была уже вскочить, когда из-под скатерти показалось раскрасневшееся лицо министра.

      – Вот! – победно заявил он мне и бухнул на стол толстую ученическую тетрадь – засаленную, раздувшуюся от вкладок, вклеек и торчащих во все стороны газетных вырезок. – Вот он, труд всей моей жизни. Роман «Под сенью кровавых плащаниц». Я сейчас вам прочту…

      Скажу честно, в этот момент меня захлестнуло отчаяние. Судя по тому, как вдохновенно Колобок принялся листать труд своей жизни, он не только вознамерился прочесть мне избранные выдержки и самые сильные места, а продекламировать весь роман целиком. Я с надеждой покосилась в сторону кухни, откуда вылетали время от времени официанты с подносами. Очень хотелось увидеть валящие с той стороны клубы сизого дыма, возвещающие о том, что в ресторане случился спасительный пожар. Но, увы, в зале все было спокойно. За стеклянными – во всю стену – окнами ресторана тоже мирно клонился к закату ясный сунжегорский день. Спасения было ждать неоткуда.

      – Джамик Булатович, в Сунжегорском