Неизвестный солдат. Анатолий Рыбаков

Борисович наконец водрузил очки на нос. Рассматривая фотографию, сказал:

      – Старшина – красавец. Как вы считаете, Люда?

      – То есть!

      С некоторым оттенком ревности Воронов заметил:

      – Для нашей Люды один красавец – Юра. Он для нее Собинов плюс Шаляпин.

      – Вас я тоже считаю красавцем, – парировала Люда.

      – Спасибо! – поблагодарил Воронов.

      Виктор Борисович показал на самого пожилого солдата:

      – А этот на тебя похож, Сережа, как будто твой отец или дед.

      – У меня все предки живы до четвертого колена, – соврал я, – наша семья славится долголетием. Железные нервы.

      – Видали его! – сказал Воронов, обращаясь на этот раз ко всем за столом. – Какой долгожитель! Все! Завтра переносим могилу. Твоя миссия окончена, Мафусаил!

      Железобетонным голосом я возразил:

      – Во-первых, я должен вернуть фотографию. Во-вторых, надо зайти к одному человеку, по фамилии Михеев, и к женщине, по фамилии Агапова. При немцах у них прятались наши солдаты.

      – Нет уж, – еще более железобетонным голосом ответил Воронов, – мы свое дело сделали. А остальным пусть занимаются школьники, военкомат – кому положено. Все. Точка.

      – Но я обещал прийти. Меня будут ждать. Люди!

      – Видали его! – снова обратился Воронов к сидящим за столом. – То вовсе не хотел идти, а теперь бежит – не остановишь. А кто за тебя будет работать?

      – Вы сами говорили: на мою квалификацию замена найдется, – напомнил я.

      – Все помнит! – заметил Воронов.

      Рабочие кончили ужинать, разошлись. Столовая опустела. Официантка Ирина подметала пол.

      Виктор Борисович положил на стол фотографию, пробормотал:

      – «Великий Цезарь, обращенный в тлен, пошел, быть может, на обмазку стен…»

      – Шекспир, «Гамлет»! – заметил я.

      – Знает! – кивнул головой Воронов, хлебая борщ.

      – Если солдат этот действительно разгромил немецкий штаб, тогда стоит поискать, – заметил Андрей.

      – Прошлое обрастает легендами, люди создают мифы, – пробормотал Виктор Борисович.

      – Герой не герой, – сказал Юра, – а разыскать его невозможно. В войну погибли миллионы… Только надо и о живых думать. А кому до нас дело? Сидим в поле.

      – Переходи на такси. – Воронов отодвинул тарелку, встал. – Завтра переносим могилу. А ты, – он обращался ко мне, – как-нибудь вечерком на попутной машине отвези фотографию.

      И вышел из столовой.

      Официантка Ирина с веником в руках и византийским выражением на лице только этого и ждала:

      – А ну подымите копыта!

      9

      Есть теория, будто внимание приятно любой девушке, льстит ее самолюбию. Теория эта несостоятельна. При моем появлении на лице Наташи изобразилась досада. Я был ей неинтересен, неприятен, может быть, даже противен.

      Прав Пушкин: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Я нарушил завет великого поэта.

      По двору она шла со мной, как сквозь строй, как на Голгофу.

      Судачили