Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений. Л. И. Сараскина

ет читателя мыслить, сопереживать, становиться соучастником событий – кино приучает к пассивному восприятию искусства;

      – экранизации – всего лишь способ пробиться бездарному режиссеру, заявить о себе, «уцепившись» за громкое имя автора книги.

      «Ревнители неприкосновенности» литературного произведения убеждены, что экранизация, если она и допустима, должна соответствовать книге слово в слово. В 1925 году во время очередного дискуссионного бума журнал «Советское кино» опубликовал статью, где говорилось: «Пушкин и кинолента так же несовместимы, как проселок и железная дорога, как деревенская тишь и грохот большого фабричного города. Несовместимы прежде всего потому, что кинематограф подчеркивает там, где поэт только намекает»[1].

      Однако столетний опыт экранизаций доказал несостоятельность и нежизненность столь категоричного суждения. Об истории кинематографа вообще трудно говорить, не упоминая имени А. С. Пушкина: с 1907 по 1917 годы были экранизированы (и по нескольку раз) почти все его прозаические произведения, за исключением «Гробовщика», «Истории села Горюхина», «Кирджали» и «Египетских ночей». Кинематограф в его соблазне экранизаций литературной классики ни прежде, ни сейчас невозможно остановить никакими увещеваниями.

      Аргументы сторонников экранизаций:

      – на стыке разных искусств происходит взаимопроникновение и взаимовлияние литературы, живописи, театра, музыки;

      – чтобы такая диффузия произошла, мастера кино должны относиться к экранизируемому произведению с должным уважением и доверием к слову, а не использовать фактуру текста или имя автора для своего тщеславия;

      – «перевод» литературного произведения на язык кино невозможен без потерь, но потери потерям рознь;

      – достойные экранизации находят отклик у многомиллионной зрительской аудитории;

      – интерес к литературному первоисточнику в случае удачных экранизаций возрастает – при всех неизбежных потерях;

      – кино как самое демократичное и общедоступное искусство обладает огромной силой воздействия на человека;

      – при оптимальном взаимодействии литературного первоисточника и фильма экранизация вызывает желание обратиться к книге;

      – экранизация как самостоятельное творческое произведение должна привносить нечто новое в сферу искусства – свежий взгляд на проблему и характеры, собственное понимание ситуации;

      – экранизация, которая не содержит личностного отношения режиссера к литературному произведению, становится очередной иллюстрацией.

      Об экранизациях художественной литературы можно судить с разных позиций. Но даже и оценки авторитетных спецов-профессионалов – кинокритиков, киноведов, историков кино – очень редко бывают солидарными: одна и та же картина может вызывать у экспертного сообщества чувства противоположные (тому пример – хотя бы широкое, с полярными выводами обсуждение «Солнечного удара» Н. Михалкова[2] или «Левиафана» А. Звягинцева[3]). И это совершенно естественно, как естественно и то, что любая критика – вещь всегда субъективная.

      Кинокритики и киноведы, даже и высокообразованные, обладающие развитым эстетическим вкусом и даром распознавать шедевры, умеющие определять их место на шкале мировой культуры, могут промахнуться и таки промахиваются, если доверяются только своим политическим, клановым или групповым пристрастиям. Роль Цербера, трехглавого пса с ядовитой змеей вместо хвоста, у которого из пастей течет ядовитая смесь, как это чудовище изображала древнегреческая мифология, – такая роль не для кинокритиков: они не та инстанция, которая может выдать или не выдать пропуск на кинематографический Олимп. В то же время и зрители, и профессиональное кинематографическое сообщество вправе ожидать от эксперта в сфере кино умения глубоко анализировать материал, квалифицированно разбираться в контекстах, хорошо знать исторические реалии и художественную подоплеку, хотят слышать аргументированные суждения и трактовки, без злобы и агрессии. «Всякие бывают люди и всякие страсти. У иного, например, всю страсть, весь пафос его натуры составляет холодная злость, и он только тогда и бывает умен, талантлив и даже здоров, когда кусается»[4], – писал В. Г. Белинский.

      Дискуссии о возможности адекватного перенесения большого литературного полотна на экран, дебаты об отечественной и мировой традиции экранизации литературных шедевров, полемика о законах конвертации романного искусства в искусство кино, диспуты о целях и задачах киновоплощений, обсуждения, что такое язык и спецсредства кино, – не устаревают. Старые споры с каждой новой громкой экранизацией получают свежую энергию и вторую молодость: снова и снова возникает вопрос о самоценности экранизаций, эстетически обязанных (или не обязанных!) литературному первоисточнику; о законности (или незаконности!) режиссерского прочтения, не совпадающего с литературным материалом; о суверенности (или зависимости) киноромана по отношению к роману литературному. Понятно только одно: вряд ли кто-нибудь сможет поставить в

1

Коган П. С. Опыт литературной фильмы (по поводу «Коллежского регистратора») // Советское кино. 1925. № 6. С. 12–15. Курсив мой. – Л.С.

2

См., напр., зрительское обсуждение фильма на форуме «КиноПоиск» // [Электронный ресурс]. URL: http://www.kinopoisk.ru/film/586308/ (дата обращения 10.05.2015).

3

См., напр.: Быков Д. «Левиафан» как яблоко раздора в России. Почему претендент на «Оскара» подвергается обструкции на родине? // [Электронный ресурс]. URL: http://kinote.info/articles/14498-leviafan-kak-yabloko-razdora-v-rossii (дата обращения 15.05.2015).

4

Белинский В. Г. Ответ «Москвитянину» // Современник. 1847. Т. VI. № 11. Отд. III. С. 29–75.