Роман длиною в жизнь. Юлия Добровольская

об этом не разговаривают. Словами, во всяком случае… А обо всём остальном и словами – о работе, семье, планах на жизнь и отпуск – они в другом месте говорят.

      Вот позавчера, в субботу они встречались по спонтанно возникшему поводу. Её мужу презентовали неимоверных размеров бутылку виски – подобные выставлены в супермаркетах с такими многозначными ценниками, что она даже не пробовала вникать в их стоимость – ну и не откупоривать же в одиночестве! Быстренько соорудили крылышки барбекю, не слишком задумываясь о сочетаемости напитка и блюда: мы, народ простой, снобизмом не обременённый, если это напиток, то вот это – закуска. И позвонили, разумеется, самым близким.

      Так вот, позавчера она узнала от его жены, что младшая, слава богу, наконец-то стала девушкой – все дружно переживали: шестнадцатый год, а ничего…

      Он расслабил узел галстука.

      Она откинула голову, тряхнула волосами, скрутила их в жгут и завязала на макушке узлом. Они, конечно, рассыплются, но это потом.

      С шершавым свистом шёлковый галстук юркнул концом в петлю и повис в его руке укрощённой серой змейкой.

      Она сняла кольца и положила рядом с чашкой.

      Дальше опять был его ход. Он принялся расстегивать рубашку: верхняя, самая тугая пуговица, три на груди, две на животе.

      Она отёрла салфеткой остатки помады с губ.

      Он скинул пиджак и выпростал рубашку из брюк.

      Она поднялась со стула, подошла к дивану и потянулась за бельём, лежащим в пакете на кресле рядом.

      Он лёгким движением разложил диван.

      Она привычно быстро постелила бельё.

      Теперь они стояли лицом друг к другу.

      Она сняла джемпер.

      Лифчиков она не носила отродясь. Грудь уже была не такой упругой и молодой – возраст, трое детей – но она не стеснялась себя, она знала, что для него это не имеет значения.

      Обычно им хватало пары часов.

      Если вдруг выдавалось больше времени, это их только радовало.

      Если меньше – не огорчало: сладость близости вообще перечёркивала все огорчения жизни.

      Да и настоящее огорчение постигло их лишь однажды.

      Это случилось тридцать с небольшим лет тому назад.

      * * *

      Весенний день словно был создан для праздника.

      С утра по городу полоснул внезапный озорной тёплый ливень. Он был таким задорным, что, казалось, именно после него так же внезапно и разом рванула наружу затаившаяся в лакированных почках зелень.

      Каштаны выставили свои бледно-зелёные вопросительные ладошки, будто проверяя: что, дождь уже кончился, можно выходить?

      На липах появились сонные резные листочки – не такие энергичные и смелые, как на каштанах, но тоже полные любопытства.

      Трава потянулась в рост – казалось, даже слышен шорох, с которым самый шустрый верхний росток выползал из объятий нижнего, нижний из едва оформившегося, а едва оформившийся – из земли.

      В этот день было много свадеб. И в том числе – их.

      Все свадьбы похожи одна на другую – с цветами, шарами, гостями, криками «горько», смехом, песнями до хрипоты и танцами до упаду.