Королевская кровь. Далия Трускиновская

шмыг, и вдоль стенки, вдоль стенки! На нем пегий какой-то плащ с капюшоном. А капюшон чуть ли не до седой бороденки спущен.

      Не поклонившись графу, как-то воровато пробрался этот человек к дверям и совсем было улизнул, но бдительный слуга схватил его за суконный шиворот, чем нарушил лекарскую высокомудрую речь. А тут еще человечек дернулся и крякнул что-то птичьим голосом.

      – Ты чего безобразничаешь? – напустился на слугу сходу граф. – Ты чего в чужом доме людей за шиворот хватаешь?

      – А почему он вашей светлости не поклонился? – возмущенно шумит слуга. – Светло же здесь и видно, какой у вашей светлости герб на перевязи – графский! Да и у меня на плаще тоже ваш герб имеется! И в жизнь не поверю, чтобы городской житель не умел гербы различать!

      – Какая светлость, опомнись! – замахал на него рукавами лекарь. – Ты, гляди, на улице графа светлостью не назови! Тут с этим строго. Никаких светлостей…

      Вздохнул лекарь, рожу скривил и добавил:

      – Одни мрачности…

      – Значит, и герб с плаща спороть? – спросил слуга и с большим сомнением отпустил добычу. – Слышали мы у себя, на севере, что у вас тут чудеса творятся, но не думали, что до такой дури вы дожили. Все равно – человек он пожилой, должен помнить, как приличные люди со знатью здороваются! Опять же, герб!

      – Я этих гербов за сорок лет, может, тысяч десять руками перетрогал! – сердито пискнул ему в ответ человечек. – Я, да будет тебе известно, ювелир и эти самые гербы из перегородчатой эмали на заказ мастерил, когда ты еще пеленки пачкал! И графский герб для меня – плевое дело!

      – Графский герб для тебя – плевое дело?! – взорвался тут и молодой граф. – Ах ты замухрышка! Жилло, держи его за шиворот покрепче!

      Словом, склока, ругань, чушь собачья. Граф двести поколений своих предков поименно вспоминает, ювелиришка всех народных избранников из Равноправной Думы в свидетели зовет, слуга пинками его кланяться заставляет. Лекарь, бедняга, прямо в угол влип и таращится, рот разинув. Ошалел от такого темперамента…

      И тут вбегает девчонка кухонная, в грязном переднике, с метлой, и орет громче всех:

      – Да тихо вы!!!!

      Естественно, где женщина вопит, там мужикам уже делать нечего. Слуга с большой неохотой выпустил капюшон, человечек отскочил, граф тоже опомнился и, простите, заткнулся. Тут лекарь видит, что буря окончилась, и из угла возникает.

      – Иди на кухню, Лиза, – строго велит он девчонке, – мы тут и без тебя справимся. Вечно не в свое дело лезешь.

      – Вы посмотрите, хозяин, что у него в кармане. В левом, – бросает девчонка, глазами стрельнув в ювелира, поворачивается и, мотнув тяжелой полосатой юбкой, уходит.

      Тут устремляет господин лекарь на ювелира тяжелый свой взгляд. Кабы не знать, что господин лекарь от шума в угол пугливо забивается – так от этого грозного взгляда и в обморок недолго…

      Ювелир же с сопением опускает глаза, и рожа у него не то что виноватая – разочарованная…

      Смотрит