Конвейер смерти. Николай Прокудин

– дрян! Разве это мьясо? Но раз кроме нее другого нэт, кющай дарагой, а то опьянеешь. – Резван Халитов подкладывал мне закуску, и мысли в моей голове постепенно расплывались.

      – Ростовцев, а ты, между прочим, перешел в разряд «кое-что знающих», – ухмыльнулся Сбитнев.

      – Поясни, – заинтересовался я.

      – Объясняю. Лейтенант – это тот, кто ничего не знает. Старший лейтенант – знает кое-что. Капитан – все умеет. Майор – может показать. Подполковник – может подписать. Полковник – знает, что подписать, – разложил все по полочкам Сбитнев.

      – А генерал? – спросил Ветишин.

      – Генерал знает, что нужно что-то подписать, но не помнит где!

      – Вот это да. Сам выдумал? – удивился молчавший до этого Мандресов.

      – Нет, не я. А военная народная мудрость, – ухмыльнулся Володя. – Мудрость и опыт, накопленные годами и десятилетиями истории Советской армии.

      С этими словами он прикрепил звездочки к моим тряпичным погонам на хэбэ. Я, переводя дух, уклонился от следующей рюмки и присоединился к третьему тосту за погибших. Встали, молча выпили. В дальнейшем в компании с Острогиным мы наслаждались холодным вином и шампанским. Застолье шло к завершению. Магнитофон извергал поток песен, разгорелись споры, шум постепенно усиливался. Каждый говорил о своем и не слушал соседа. Внезапно дверь кто-то сильно дернул, но она, закрытая на крепкий засов, не поддалась. По фанерному полотну забарабанили кулаками и ногами, раздались маты и вопли комбата. Подорожник орал:

      – Алкаши проклятые! Пьянчуги! Открывайте дверь, а не то замок высажу! Совсем обнаглели прапорщики! На весь полк орут, не скрываясь! Отворяйте, иначе хуже будет, когда до вас доберусь!

      Мы притихли, но магнитофон выключать не стали (вроде он играет сам по себе). Комбат побесновался еще минут пять и, не услышав ничего, кроме музыки, удалился по коридору в свою комнату.

      – Что делать дальше? – спросил я Сбитнева.

      – Меня тянет на подвиги! Пойло кончилось, пора к теткам! В окно, за мной! – кинул клич ротный.

      Володя вместе с Бодуновым принялись вырывать щеколды и задвижки, отгибать гвозди на заколоченной раме. Мы с Острогиным собрали закуску и взяли две оставшиеся бутылки вина. Федарович демонстративно, не снимая обувь, завалился на кровать.

      – Тимоха! Ты что? А приключения, а подвиги? Как же бабы? – рассмеялся Ветишин.

      – Я, молодой человек, достиг того возраста, когда отказ женщины радует больше, чем ее согласие. Мне и на трезвую голову тяжело, а после двух стаканов в женском модуле делать совершенно нечего. И под дулом пистолета ничего не поднимешь.

      – Вот старый пес! Всю компанию портит! – осудил техника Бодунов.

      – Ну и пусть валяется. Мы сейчас мусор с собой унесем, а если комбат вернется, Тимоха дверь откроет, сделает вид, что ничего не было, – поддержал техника Сбитнев и, подумав, добавил: – Эх! Если я в тридцать пять буду таким же ленивым импотентом, как наш техник, то десять лет до этого возраста надо использовать как можно интенсивнее!