Медный страж. Александр Прозоров

ее живота Будута. Газовая ткань не скрывала от похотливого взгляда ровным счетом ничего.

      – Ханская дочка, небось?

      – Невольница я, – покачала головой Урсула. – Сказывали, малой совсем меня торкам купцы северные продали.

      – Врет, боярин! – с удовольствием сообщил ведуну Будута. Где же видано, чтобы невольницу одевали так да чистенькой она до стольких лет оставалась?

      – Продать меня сбирались, как подрасту, – попыталась оправдаться пленница. – Танцевать в гареме учили, маслом натирали. Орехами по несколько дней кормили, чтобы кожа цвет красивый приняла и пахла вкусно…

      Сейчас, когда пленница согрелась, ее кожа и вправду из синюшного приняла легкий коричневато-золотистый оттенок, удивительным образом гармонируя с ярким цветом волос. Да еще глаза разноцветные, невинная, обученная всяким соблазнительным хитростям. Пожалуй, такую можно было продать за немалую цену или преподнести в подарок любому правителю, не боясь обидеть его дешевизной подношения. Ох, промахнулись северные купцы, торкам ее оставив, явно промахнулись.

      – Врет, боярин, врет, – продолжал талдычить свое холоп. – По-нашему бает, невольницей с севера называется. Замыслила за русскую рабыню сойти. Дабы в полон не гнали, а свободу дали, отпустили на все четыре стороны. Ханский она родич, зуб даю! Хитрая, змея…

      – Я не хитрая, господин, – аккуратно доев мясо, опустилась на колени пленница и склонилась в земном поклоне. – Клянусь, я стану тебе верной рабыней, господин. Верной, послушной и ласковой.

      – На Руси рабов нет, Урсула, – задумчиво возразил ведун. Клятва девочки его ничуть не удивила. Когда тебя в детстве продали в чужие руки, ты никогда не знал ни матери, ни отца, ни родного дома, когда даже твою недавнюю тюрьму пустили по ветру – никакой свободы не захочешь. Куда, ей, свободной, пойти? Ни одежды, ни еды, ни крыши над головой. Поневоле схватишься за первого встречного, который не бьет и кормит. – А ты побереги зубы, Будута. Не то с такими клятвами скоро деснами одними шамкать станешь.

      – А я что? – пожал плечами холоп. – Я о твоем доходе заботился, боярин. Дабы обману не случилось. Коли клянется, что свободы не спросит, так и говорить не о чем. Без обману все. На, Урсула, отпей вина. Не то, гляжу, мурашки по тебе одна за другой вприпрыжку носятся…

      Невольница вопросительно глянула на Олега. Ведун протянул ей оловянный кувшин, отрезал еще мяса, ломоть покрупнее:

      – Давай, ешь, пей да обратно заворачивайся. Коли повезет, не простудишься после вчерашних гулянок.

      – Дозволь, боярин, с просьбой обратиться, – решив, что гнев Олега окончательно прошел, кашлянул Будута.

      – Чего же тебе надобно?

      – Дозволь часть прибытка моего – халат, рубаху, сапоги яловые да кувшин серебряный – к тебе в узлы запрятать?

      – И чего тебе это даст? – не понял Середин. – Я ведь в Муроме при детинце жить не намерен, рухлядь свою у меня навечно не спрячешь. Все едино забирать придется, да ключнику, князю – или кто там у вас за главного – показывать.

      – Дык, – перешел на шепот