Посолонь или Мой опыт месяцеслова. Владимир Игоревич Морозов

затычки, но слышу.

      Вдруг окликнул меня кто-то по имени. Громко позвал, отчётливо. Совсем уж было, собрался отозваться с простой души, да будто кто в бок пихнул.

      – Приходи вчера, – говорю.

      В ответ лизнуло по губам студёным дыханием, да хлопнула, закрываясь, оконная форточка. Всю дремоту как ледяной водой смыло. Мигом понял, что за лихая напасть подкрадывалась ко мне в дремотной полуяви. То же была комуха – лихорадка-кума. Да видно сильно небесное воинство, крепок мой ангел-хранитель. Вовремя торкнул под бок, разбудил. Не допустил злобную немочь к беззащитному телу.

      Гонит вешний Ярило зиму прочь, плавит снега. Разбивает ледяные оковы, освобождает сыру Землю-матушку для свадебного пира. Да не бывает добра без худого. Потревоженные горячими лучами, просыпаются от зимних долгих снов и беззаконные лихоманки. И самой первой из них, на Тарасов день, встает комуха-гнетея. За то и прозывают мартовского Тарасия Кумошником.

      Всего лихорадок числом двенадцать. Чуть погодя пробудятся и остальные: огнея-горячка, дрожея-трясучка, ледея-знобуха, гыркуша-хрипучка, глухея-тетеря, лютея-желтуха, ломея-костоломка, пухлея-толстуха, корчея-судорога, глядея-бессонница, навья-погибель. Из всех двенадцати – навья самая старшая. Редко сама кого зацепит, а лишь командует остальными сестрицами. Но если уж навалится – пиши: пропало. Обязательно сживёт с Божьего свету.

      Пробудятся лихорадки и пойдут бродить грязными дряхлыми старухами по всем дорогам и проселкам Великой Руси. Будут подглядывать в окна жилищ, костлявыми пальцами стучать в переплёты оконниц. Станут окликать людей по имени.

      Разожмёт человек губы, чтоб отозваться с открытого сердца, а сестрицам только того и надобно. Тотчас скользнут в отвёрстые уста и угнездятся внутри, под самым сердцем. Начнут возжигать огнём кровь в жилах-веночках, трясти-желтить тело белое, застилать туманом глаза и уши. Станут корчить-ломать кости трубчатые, выворачивать напрочь суставчики.

      Пойдёт человек по докторам да аптекам, да бабкам-знахаркам. И всё-то будет ему не в радость: и соль пресна, и сахар горек, и белый свет не мил. А всего и надо-то было, что оберечься, – ответить на негаданный оклик по имени, приглашением приходить вчера.

      Но и телу своему противиться не след. Захочется зевнуть с потяготиной, не препятствуй. Ладошкой рот притвори и тянись, как твоей душеньке угодно. Не всякие, ведь, потягушки к лихорадке, иные и к росту.

      Вот и в «Сказаниях русского народа» собранных Иваном Петровичем Сахаровым и опубликованных в конце XIX века об этом дне ничего хорошего: «За великую беду считают наши поселяне, если в этот день сорвется с крючьев дверь избяная. Эта примета всегда предвещает домашнюю беду, или смерть какого-нибудь из домочадцев, или пожар, или мор оспенный». Словом, тот ещё денёк. К тому же, как уже говорил выше, строки эти писались в 2008 году, – понедельник, да не простой, а Чистый. Чистый понедельник – начало Великого поста. Не знаю, кто как, а я норовлю в этот день из дому ни ногой. Тем более что всему православному люду, верному