Жажда. Андрей Геласимов

>Поэтому пришлось ставить ее на шкаф. И на окно. И на пол. В общем, все как обычно. Одну положил в ванную комнату – в бак с грязным бельем. Подумал – пусть лежит там. На всякий случай.

      Когда с водкой более-менее разобрался, кто-то начал звонить в дверь. Сначала не хотел открывать, потому что поздно, но потом все равно открыл. Кроме Ольги, там никого не могло оказаться. Даже мать не заходила уже полгода. Общались по телефону.

      – Извини, что снова тебя беспокою, – сказала она. – У меня Никита опять выступает. Выручи еще раз. Я с ним одна не справлюсь.

      – Какие проблемы, – сказал я.

      Набросил куртку и вышел следом за ней. Даже дверь оставил открытой.

      – А ну-ка, кто у нас тут не хочет спать?

      Пацан вздрогнул и уставился на меня, как на привидение. Даже кубики свои уронил.

      – Кто тут маму не слушает?

      Он смотрит на меня и молчит. Только глаза у него стали по чайнику.

      – Давай собирайся, – говорю я. – Раз не хочешь слушаться маму – будешь жить со мной. Можешь взять только одну игрушку.

      Тот молчит, и рот у него открывается очень сильно.

      – Какую с собой возьмем? Машину или вот этого мужика? Это кто у тебя тут в трусах? Супермен, что ли? Давай бери с собой супермена.

      Он переводит глаза на Ольгу и шепчет:

      – Я буду спать. Мама, я сам спать сейчас лягу.

      Я говорю:

      – Вот молодец. Быстро все понял. Если еще раз такое произойдет – я снова приду и заберу тебя по-настоящему.

      Возле двери Ольга меня остановила:

      – Хочешь чаю? Пойдем на кухню – я только что заварила.

      Я говорю:

      – У меня там дверь открытой осталась. Мало ли что.

      Тогда она говорит:

      – Ты извини, что я тебе все время надоедаю. Просто он… боится только тебя… А меня совсем перестал слушать.

      Я усмехнулся:

      – Понятно. Я бы на его месте еще не так испугался. Сколько ему?

      – Пять. Четыре и десять месяцев.

      Я говорю:

      – Я бы еще не так испугался.

      А она снова говорит:

      – Ты извини… Только не обижайся, пожалуйста.

      Потом помолчали немного, и я говорю:

      – Все нормально. Если надо – ты заходи. Я теперь дома сидеть буду. Работать закончил. Деньги все получил.

      Она посмотрела на меня и говорит:

      – Опять будешь три месяца водку пить?

      Я говорю:

      – С чего ты взяла? Просто сижу дома – смотрю телевизор.

      Она посмотрела на меня и улыбнулась. Правда, не очень весело.

      – Ладно, извини меня еще раз. Сам тоже заглядывай – если что. Правда не хочешь чаю?

      Дома я подошел к зеркалу и долго стоял напротив него. Смотрел на то, что из меня получилось.

      Если бы Серега не ошибся тогда и не оставил меня догорать в БТРе последним. Но он думал, что со мной уже всё. Поэтому сначала вытаскивал других. Тех, кто еще шевелился.

      Так что теперь только детей пугать. Повезло Ольге с соседом.

* * *

      А когда поступил в строительный техникум, нас всех выстроили перед зданием на линейку, и завуч сказал: «Вы теперь – лицо строительной индустрии. Не подведите своих отцов». Хотя – кого там было уже подводить? Завуч наш явно был не в курсе. Вместо отцов дома крутились какие-то дяди Эдики. В единственном, конечно, числе. Но завуч имел в виду нас всех, стоящих там напротив него, хотя дождь уже начался и деревья почти все облетели. Поэтому он и говорил во множественном числе. А мы стояли перед ним и тряслись от холода – никто не предупредил, что линейка будет такая длинная. Поэтому куртки оставили в кабинетах. И сигареты, конечно, никто не взял. Но, может быть, он был прав насчет обобщений. Кто его знает – может, у нас к тому времени у каждого на кухне уже сидело по дяде Эдику.

      Мама говорила: «Только не надо морщить лицо. Эдуард Михайлович нам помогает. Если бы не он, мы бы с тобой знаешь где могли оказаться? От твоего отца все равно никакого толку. Что до развода, что после – ему на нас наплевать. Знаешь, где мы могли оказаться?»

      Но я не знал. И Эдуард Михайлович не был для меня Эдуардом Михайловичем. И дядей Эдиком он для меня не был тоже. Он был для меня никем. Я даже «он» никогда не говорил, если хотел что-нибудь сказать матери. Просто мычал что-то непонятное и мотал головой. Но она понимала. Только каждый раз говорила: «Не надо морщить лицо».

      А я вспоминал, как мы с ней и с отцом ходили загорать летом и он надевал всегда такие белые шорты, чтобы ярче был виден загар, потому что он загорал легко и красиво. На голове такая классная кепочка и разноцветные, переливающиеся очки. Он никогда не сидел с нами на одеяле. Ходил вокруг, или стоял невдалеке, или играл в волейбол. Или смеялся с какими-то загорелыми девушками. А мы с мамой прятались от солнца под гриб.

      Она говорила: «Костя, тебе досталась моя кожа. С такой кожей загорать нельзя. Слишком много веснушек.