Ночной портье. Ирвин Шоу

врачам, но, по моему мнению, это вряд ли что изменит. Я же обязан заявить, что с сегодняшнего дня летная работа вам противопоказана.

      Я выскочил из кабинета врача, не пожав ему руки, исступленно повторяя: «Проклятие, проклятие!» Люди, ожидавшие в приемной, и те, кто повстречался мне на улице, с удивлением глядели мне вслед, когда, продолжая громко браниться, я завернул в ближайший бар. Я чувствовал, что не смогу вернуться на летное поле и рассказать то, что случилось со мной, если основательно не подкреплюсь.

      Бар был обставлен наподобие английского паба. Стойка из темного дерева и на полках по стенам высокие оловянные кружки. Худой старик в куртке цвета хаки и в красном охотничьем кепи стоял у стойки с кружкой пива.

      – Они и у нас отравили все озеро, – громко произнес старик с жестким вермонтским акцентом. – Отходы бумажной фабрики. Через пять лет наше озеро станет таким же мертвым, как и озеро Эри. Дороги они посыпают солью, чтобы идиоты из Нью-Йорка могли как сумасшедшие мчаться на лыжные курорты, – продолжал старик. – А когда снег стает, всю соль уносит в озера, пруды и реки. Скоро во всем штате нигде не останется рыбы. И никому до этого нет дела. Так что я даже рад, что не доживу до этакого всеобщего похабства.

      Я выпил еще виски. Первая рюмка, как видно, не подействовала на меня. Впрочем, и вторая – тоже. Расплатившись, я вышел из бара. Мне вспомнилось озеро Шамплейн, где мальчиком я провел много чудесных летних дней на парусной лодке за ловлей рыбы. Мысль о том, что и оно умрет, была печальной и показалась даже печальнее всего, что случалось со мной в жизни.

      Когда я вошел к Каннингему, бывалому летчику-истребителю времен Второй мировой войны, а ныне президенту и единоличному владельцу нашей маленькой авиалинии, то по его лицу догадался, что доктор Райян уже звонил ему.

      – П-проходил п-проверку, Фредди, – сказал я.

      – Да, знаю. Очень жаль. – Он смущенно повертел в пальцах карандаш. – Но мы обязательно найдем какое-нибудь место у нас. В конторе, например. Или, может, на обслуживании самолетов. – Голос его пресекся, и он молча уставился на карандаш, сжав его в своей большой руке.

      – Спасибо, Фредди, но я уйду.

      Это я уже твердо решил, так как не хотел быть хромой птицей на летном поле и тоскливо глядеть, как мои товарищи взмывают в воздух. И не хотел, чтобы на меня глядели с жалостью, которую я видел сейчас на честном лице Фредди Каннингема и увижу на лицах других товарищей.

      – Все же, Дуг, подумай, – предложил Каннингем.

      – Н-нет, я уже решил.

      – Что же думаешь делать?

      – Прежде всего уехать из города.

      – Куда?

      – Куда-нибудь.

      – А затем?

      – Попытаюсь присмотреться, чем мне еще заняться в жизни.

      Произнося «в жизни», я дважды заикнулся.

      Каннингем кивнул, избегая встречаться со мной взглядом и по-прежнему уставясь на карандаш в руке.

      – Как у тебя с монетой?

      – На первое время хватит.

      – Так