Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний. Сергей Десницкий

      Реабилитация дяди Саши

      Летом 56-го года, когда мы всей семьей, как обычно, отдыхали в Эрглях, произошло еще одно чрезвычайно важное для всех нас событие. Реабилитировали дядю Сашу. Произошло это так.

      Однажды Иля вернулась с работы раньше обычного, как говорится, сама не своя. Они с мамой закрылись в дальней комнате и что-то долго обсуждали. Потом вышли, обе с заплаканными глазами. Мне хотелось спросить: «Что случилось?» – но я почему-то не решился. После ужина мы обычно играли в карты. «Кинг», «девятка», переводной «дурак» помогали коротать вечера и в каком-то смысле заменяли нам телевизор. Но в этот вечер Иля сразу ушла к себе, а мама молча принялась мыть посуду. Я довольно долго сидел с ней на кухне и тоже молчал. Понимал, любопытство мое сейчас неуместно. Наконец мама вытерла руки и, кажется, только тут заметила мое присутствие. Села напротив и впервые в жизни завела со мной разговор не об отметках или моем не всегда примерном поведении, а о вещах куда более серьезных.

      «Сережа, я должна тебе сказать: мы с Илей обманывали тебя».

      Вот те раз! Услышать от мамы такое признание!.. Чего-чего, а этого я никак от своей родительницы не ожидал. Но она, не обращая внимания на мое удивление, продолжала: «Дядя Саша не погиб на фронте, как мы тебе говорили. Осенью 37-го года его арестовали, а весной выдали справку, что Ланда Александр Михайлович осужден на десять лет без права переписки. После этого никто из нас не знал, где он и что с ним. Только через десять лет Иля получила официальное извещение, что он умер в лагере от тифа. Но она никому не верила и ждала его все эти годы».

      В рижской квартире в комнате, которая до нашего переезда служила тетушке спальней, на стене висел большой портрет мужчины в армейской форме довоенного образца. Густые темные волосы, озорные, веселые глаза. Мы с Борей были уверены, что это Илечкин муж, который погиб в 41-м под Москвой. А оказывается…

      «Сегодня Иля получила официальное извещение о его смерти, – продолжала мама, – а завтра должна ехать в военкомат, чтобы оформить нужные бумаги. Я прошу тебя поехать с ней, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Завтра ей будет очень тяжело. Ты меня понимаешь?..»

      Впервые в жизни мне не хотелось никуда ехать. Я не очень представлял себе, как должен себя вести, что говорить… Вообще не умел и не умею утешать. Мне всегда казалось, что, когда человеку плохо, никакие слова не помогут и лучше остаться одному. Но отказаться от этой поездки не мог.

      Военкомата в Эрглях не было, поэтому мы должны были ехать в поселок Мадона, что находился от нас примерно в пятидесяти километрах. Выехали рано, чтобы к девяти часам уже быть на месте. Иля взяла с собой свой потрепанный кожаный портфельчик, с которым ходила на работу в райком, поставила к себе на колени и всю дорогу не выпускала из рук. В этот портфельчик она сложила все, что удалось сберечь после ареста дяди Саши: медаль, почетную грамоту с каких-то спортивных соревнований, поздравление с праздником Октября