Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний. Сергей Десницкий

переулке.

      В конце 40-х – начале 50-х годов фильмов выпускалось немного, поэтому шли они в кинотеатрах месяцами, и мы смотрели их по нескольку раз. Самыми любимыми были фильмы про войну: «Мы из Кронштадта», «Сталинградская битва» и конечно же «Подвиг разведчика»!.. До сей поры звучит в ушах голос Кадочникова, который произносит секретный пароль: «У вас продается славянский шкаф?» – «Шкаф продан, осталась никелированная кровать с тумбочкой…»

      Одним из традиционных и очень любимых мной развлечений были походы с мамой на Крестовский рынок. И знаете почему?.. На то были две причины. У самых ворот рынка бабки, закутанные в зимнее время платками до бровей, продавали красных петушков на палочке. Никакие «сникерсы», «баунти» и «твиксы» не могут идти в сравнение с этим необыкновенным лакомством! Взрослые вообще ничего не понимают в том, что такое настоящая сладость, они не способны ее оценить в полной мере. Им подавай конфетную обертку, и чтобы название фабрики на ней было напечатано, и какой сорт, и еще кучу других, совершенно не связанных с настоящим удовольствием глупостей. А красный петушок на палочке!.. Нет, нет и еще раз нет!!! Невозможно передать словами то наслаждение, которое ты испытываешь, держа во рту эту сладкую птичку!.. Она потихоньку становится все меньше, все тоньше, и ты время от времени вынимаешь ее изо рта, чтобы посмотреть, сколько же еще продлится это неслыханное удовольствие?! И лишь когда на гладко обструганной палочке не остается даже следов карамели, ты понимаешь: сказка окончилась. Это была первая причина, имевшая, так сказать, некий кондитерский привкус. И, признаюсь, не раз и не два мне удавалось удовлетворить желание, то есть уговорить суровую маму купить мне вожделенного петушка.

      Вторую я бы отнес к разряду… интеллектуального удовольствия. Оговорюсь сразу, мне так и не удалось испытать его, и, скажу честно, я об этом горько сожалею. Слева от входа на рынок размещалось фотоателье, хозяином которого был самый настоящий горец: на плечах у него горбатилась бурка, на голове – лохматая папаха, на поясе висел огромный кинжал, а большие отвислые усы на смуглом лице придавали его облику суровую неприступность народа, совсем недавно спустившегося с Кавказских гор. И сколько мама ни говорила мне, что зовут этого фотографа не Шамиль, а Шмуль, я верил ей с оговорками. «Наверное, – думал я, – среди горцев, как и среди русских, тоже иногда попадаются евреи». Но не национальная принадлежность хозяина фотоателье привлекала меня. Прямо на улице перед входом в ателье висело огромное, как мне тогда казалось, панно, на котором был изображен джигит, скачущий на коне. Сильно увеличенная копия картинки с крышки коробки папирос «Казбек». Художественные достоинства полотна мало волновали меня. И на то, что передние ноги коня были гораздо длиннее задних, и на то, что горы за спиной джигита сильно смахивали на то, как я рисовал шторм на море, мне было абсолютно наплевать! Главным достоинством этого художественного произведения было то, что в том самом месте, где должно было красоваться