Корабль-призрак. Фредерик Марриет

заплачу! – громовым голосом крикнул Филипп, как бы вдруг очнувшись от раздумья.

      Немного погодя Путс продолжал:

      – Приходить мне к вам завтра, мингер Вандердеккен? Имейте в виду, что это будет стоить вам еще один гильдер, хотя в сущности бесполезно тратить деньги и время; больше ничего сделать нельзя.

      – Придите завтра, приходите хоть каждый час, если хотите, насчитывайте, сколько хотите, я все заплачу, можете быть спокойны! – сказал Филипп, презрительно кривя рот.

      – Это, конечно, как вам будет угодно; ведь, как только она умрет, дом и вся движимость будут ваши, и вы, конечно, продадите все это. Да, да, я приду! У вас будет достаточно денег, чтобы заплатить мне и за несколько визитов! И позвольте вам сказать, мингер Филипп, если вы будете сдавать этот дом, то я желал бы, чтобы вы предложили его мне.

      В этот момент Филипп вдруг занес руку, точно собираясь схватить и раздавить маленького Путса, который благоразумно поспешил отскочить в угол.

      – Я хотел сказать, что лишь после похорон вашей матушки, – заискивающим, виноватым тоном поспешил исправиться мингер Путс.

      – Уходите, жалкий вы человек, уходите отсюда! – воскликнул Филипп, закрывая лицо обеими руками и опускаясь на залитую кровью кушетку.

      Немного спустя Филипп Вандердеккен вернулся к постели больной, которую он застал значительно оправившейся. Соседки, у которых было довольно и своего дела, оставили теперь мать на попечение сына и возвратились к себе. Истощенная страшной потерей крови, бедная женщина дремала в течение нескольких часов, не выпуская из своих рук руки сына, который в мрачном раздумье прислушивался к ее сонному дыханию.

      Было около часа ночи, когда больная, наконец, проснулась. Теперь к ней вернулся голос, и она заговорила с сыном:

      – Дорогой мой, неукротимый мальчик, теперь я сама сожалею, что так долго удерживала тебя здесь, как в тюрьме!

      – Не ты, матушка, а мое собственное желание удерживало меня здесь, подле тебя. И теперь я не отойду, пока ты снова не будешь на ногах и совершенно здорова!

      – Этого, Филипп, никогда не будет. Я чувствую, что пришла моя смерть; и если бы не ты, дитя мое, с какою радостью покинула бы я эту жизнь! Я уже давно умирала, Филипп, и давно, давно молила Бога о смерти.

      – А почему, так, матушка? – спросил Филипп. – Кажется, я делал все, чтобы не огорчать тебя!

      – Да, ты был добрым сыном, дитя мое, и пусть Господь благословит тебя за это. Не раз я видела, как ты сдерживал свой буйный, неукротимый нрав и справедливый гнев в угоду мне. Было время, когда даже голод не заставил тебя выйти из повиновения твоей матери. А между тем ты должен был думать тогда, что я или помешанная, или неразумная, что так упорно стою на одном и при этом не объясняю никаких причин. Но погоди немного, я сейчас буду продолжать… сию минуту.

      Она повернула голову на подушке и в течение нескольких минут молчала, потом, как бы собравшись с силами, продолжала:

      – Я сама думаю, что временами я была безумной. Не правда ли, Филипп? Но знает Бог,