Когда уйдет страх. Айпери Дамир

о стороны парка доносился протяжный треск падающих ветвей, перегруженных снегом. Многие деревья были давно больны или мертвы. Прошла санитарная обрезка, с неделю не умолкала бензопила – арбористы спилили массу веток и несколько стволов. Парк, дворы устилали сучья и снеголомы. Множество деревьев стали похожи на калек, протягивая оставшиеся ветки, словно звали на помощь. Особенно выделялся громадный серый ствол платана со срезанной верхушкой и отрезанными ветвями, похожий на потерявшего конечности человека, не живого и не мертвого…

      После очередного переезда мы отмывали грязь прошлого в течение пары недель. Кухня имела особенно запущенный вид: линолеум в темном липучем сале, забрызганный застарелым жиром кафель, кое-где битый и заново склеенный. На потолке, возле газовой трубы желтели полукружья от давнего затопа. Серая от налета сантехника, черная плесень на потолочных плинтусах ванной комнаты, слой пыли на окнах, батареях и антресоли, на большой паукообразной люстре и кухонном плафоне – всюду были осадки нечистоплотности. Мы окурили квартиру арчовым дымом, чтобы очистить от прежних жильцов самый воздух.

      Уборка не навела порядка у меня внутри, как бывало обычно. Я переглядывалась с матерью и понимала, что нас посещают одни и те же мысли, один и тот же страх. Сезонная, непостоянная работа, аренда жилья, съедавшая все деньги, периоды безденежья и голода… Нужда изматывает. Я заметила у себя частое подергивание век, ощущала едва заметный шейный тик. Ходила, стиснув зубы, не умея их разжать, не чувствуя напряжения мышц от стойкой кислой горечи во рту. Трещинки на губах не давали мне покоя, я жевала их кожицу и прокусывала до крови розовую мякоть, которая затем припухала и долго болела…

      За окнами чернел сырой бесснежный парк. Кроны тянулись к зимнему слякотному небу, не получая от него ни тепла, ни света. К вечеру на верхушках деревьев собиралось воронье и поднимался гвалт, словно птицы чего-то не поделили и спорили, спорили, кричали… Птичий гомон срастался с ночью, пока я засыпала тучным темным сном.

      Мне снилась смерть. Я обнаруживала себя ввергнутой в давний холод. Мир походил на прозрачный гранит, впитывающий все мои крики… Страх не оставлял и мать. Временами я вырывала ее из кошмаров, от которых она страшно и беспомощно стонала. Ей снился черный силуэт, стоящий в проеме двери. Я держала ее маленькую шершавую руку в своей, пока она не засыпала снова…

      За минуту до звонка будильника, мои глаза приоткрываются. В углах комнаты виднеются остатки ночи. За бокастым, безобразным комодом и под балконной дверью прячется непроглядный мрак. Я всматриваюсь в предутренние сумерки, боясь заметить движение. Заново выискиваю страхи в очертаниях предметов. Снуют, мерещатся тени, перескакивают с вещи на вещь – окружают меня, что-то замышляют… Снаружи, к дому надвигается темный обрывчатый шум. Гремят подошвы. Предрассветное затишье огласил мерный топот ног.

      – Раз, дваа!

      – Три, четыре!!

      – Три четыыре!

      – Раз, два!!

      – Выкрик!

      – Ха!!

      – Выкрик!

      – Ха!!

      Тишину разбил гулкий хор. Гремучий топот заставляет меня настораживаться каждое утро. Под окнами пробежали солдаты. В одно дыхание, едино и утробно издавая рев, строй прошел, как большое многоногое существо. Оно удалилось так же быстро, как появилось. Его клич остался в голове повторяющимся эхом, его бег ознаменовал собой приход еще одного дня, такого же одинакового с другими, как форменная одежда служащих.

      Я раздираю оцепенение, разминаю напряженное тело. Благо, у человека есть малые привычки и вещи, которые дают передышку между ночью и днем: я долго стою над раковиной, с мучительным наслаждением умываюсь, разбрызгивая студеную воду, во рту пенится и пощипывает освежающий вкус зубной пасты; я прохожу в кухню, где пахнет золотым ранетом: легкий естественный запах фруктов создает ощущение благополучия. У нас может не быть хлеба, но должны быть яблоки. Раннюю тишину наполняет шипение электрического чайника, я греюсь возле него и батареи. Тяну некрепкий чай, облокотившись на подоконник. Бездумно, сонно смотрю за двойное стекло, в темнеющий пейзаж бесснежного колючего парка…

      Нужда скрепляет людей. Мы с матерью научились быть особенно чуткими друг к другу, даже за хлебом в магазин отправляясь вместе; нас сопровождала легкая паранойя. Если же приходилось идти куда-то в одиночку, мы предостерегали друг друга:

      – На дорогу смотри, по сторонам, когда будешь переходить, хорошо?

      – Да, мам, знаю.

      – Ты все взяла? Мобильный, деньги взяла?

      – Взяла.

      – Когда выйдешь оттуда, позвони мне, ладно?

      – Ладно…

      Я стою в дверях не решаясь уйти:

      – Пока меня не будет, никому не открывай.

      Мать нетерпеливо кивает: само собой.

      – Ладно, пока, – выхожу за порог и зачем-то оборачиваюсь, хочу удостовериться, что я оставляю единственного родного человека в порядке.

      – Пока…

      Непогода за окном казалась вечной. Человек всегда переживает трудное время