Маргарита Бургундская. Мишель Зевако

серебряных экю! – выдохнул он. – Ах, Жийона, ты меня убиваешь! Должно быть, я действительно тебя люблю, раз рассказываю про эти жалкие серебряные экю, которые я с таким трудом собирал монета за монетой.

      Жийона сделала еще два шага к двери.

      – Куда ты? – в ужасе взвыл несчастный.

      – Ты – тупица, Симон Маленгр, и излечить тебя от твоей тупости могут лишь горящие угли в камере пыток.

      – Постой! Ты узнаешь всё, но на сей раз мое сердце может и не выдержать.

      – Сколько? – безмятежно спросила Жийона.

      – Восемьсот золотых экю! – прохрипел Маленгр и действительно, словно это признание могло его убить, без чувств упал на пол.

      Жийона вернулась на место и принялась ждать, пока узник придет в сознание, даже не подумав оказать ему помощь.

      Мучительный вздох дал ей понять, что Маленгр приходит в себя. Открыв глаза, бедняга посмотрел на Жийону с тем испуганным видом, какой бывает после кошмарных снов, и, разрыдавшись, забормотал:

      – Двести экю серебром!.. Восемьсот экю золотом!.. Возможно ли это? Она забирает у меня всё! Жийона, оставь мне хотя бы половину! Пусть уж мне лучше отрубят руку и ногу, пусть останется лишь половина меня, но, по крайней мере, у меня останется и половина моих денег…

      – Где ты их прячешь? – грубо спросила Жийона.

      – Сжалься надо мной! – простонал Маленгр.

      – Говори, или, клянусь сатаной, я приведу сюда заплечных дел мастера! Скажешь – и я открою замок, что висит на твоей цепи, ты выйдешь, и мы будем свободны, поженимся, объединим наши кубышки и станем богатыми. Решай же!

      – В самом деле откроешь? – прохрипел Маленгр.

      – Глупец! Ты прекрасно знаешь, что я слишком в тебе нуждаюсь, чтобы оставлять тебя гнить в этой камере. Одна я ничего не смогу сделать.

      – Что ж, – сказал Симон Маленгр, в котором вновь забрезжил лучик надежды, – все свои сбережения я перевез в Ла-Куртий-о-Роз… они зарыты у ограды, под тем кустом шиповника, что растет слева; покопайся там, и ты найдешь мой жалкий сундучок.

      Жийона вновь, как и при входе в камеру, расхохоталась, и от смеха этого несчастный Симон задрожал, словно осиновый лист на ветру.

      – Слушай же, – проворчала Жийона, приближаясь к нему. – Ты меня ужасно напугал и украл мои экю. Примерно с час мне казалось, что я уже в Тампле, обвинена в колдовстве и вскоре буду сожжена на костре. Что ж: настал мой черед пугать тебя и забирать твои деньги. Только вот что, придурок…

      Жийона сделала два шага вперед, наклонилась и вытянула вперед руки, словно собиралась вонзить в Маленгра свои когти, – тот подобрался, приготовившись, если понадобится, защищаться.

      – Только вот что, придурок! – продолжала Жийона. – Ты у меня отнял лишь малую часть моих сбережений: под первым ларцом находился второй, а в этом втором, которого ты, идиот, не заметил, – огромная куча моих прекрасных золотых экю, которых никогда не коснутся твои грязные крючковатые пальцы… И вот что еще… Да, я испугалась, что меня сожгут живьем, как колдунью, и даже сейчас, как подумаю об этом,