Орас. Жорж Санд

встревожило меня не на шутку.

      – Что случилось? – воскликнул я.

      – Нечто весьма приятное, – ответила она улыбаясь. – Надеюсь, вы на меня не рассердитесь: я здесь без вас распорядилась вашей комнатой.

      – Моей комнатой? Боже правый! А я-то как раз всю ночь не спал! Но почему? И что за таинственность?

      – Тсс!.. Не шумите! – сказала Эжени, рукой зажимая мне рот. – Ваша комната занята человеком, который больше вас нуждается в отдыхе и сне.

      – Вот странное вторжение! Все, что вы делаете, дорогая Эжени, прекрасно, но в конце концов…

      – Но в конце концов, друг мой, вы немедленно уйдете и попросите вашего приятеля Ораса или еще кого-нибудь (мало ли их у вас) уступить вам половину комнаты на одну ночь.

      – Скажите мне, по крайней мере, ради кого я приношу эту жертву?

      – Ради одной моей подруги, которая, находясь в отчаянном положении, попросила у меня убежища.

      – Ах, боже мой! – воскликнул я. – Роды в моей комнате! Черт побери наглеца, которому я обязан появлением этого младенца!

      – Нет, нет! Ничего подобного! – сказала Эжени, покраснев. – Но говорите тише. Это, собственно, не совсем любовная история, а совершенно невинный платонический роман! Но уходите же!

      – Ах, так! Очевидно, все эти предосторожности принимаются из-за похищенной принцессы?

      – Нет, она такая же простая женщина, как я, и имеет право на ваше уважение.

      – И вы даже не скажете мне, как ее зовут?

      – Зачем же сегодня? Завтра утром мы решим, что можно вам доверить.

      – А это действительно женщина?.. – спросил я в величайшем смятении.

      – Вы сомневаетесь? – ответила Эжени и рассмеялась.

      Она подтолкнула меня к двери, и я машинально повиновался. Она подала мне свечу, весело и сердечно выпроводила меня на площадку и вернулась в комнаты; я услышал, как она заперла дверь двойным оборотом ключа и задвинула засов, который я заказал, чтобы вечерами спокойно оставлять Эжени одну в моей мансарде.

      Не успел я добраться до второго этажа, как вся кровь бросилась мне в голову. По натуре я не ревнив, к тому же моя кроткая, правдивая подруга никогда не давала мне ни малейшего повода для недоверия. Эжени внушала мне чувство большее, чем любовь, – я питал к ней безграничное уважение, верил каждому ее слову. Несмотря на все это, я был как в бреду, я не мог заставить себя выйти на улицу. Двадцать раз поднимался я к двери своей квартиры и снова спускался. Глубокая тишина царила в моей мансарде и во всем доме. Чем больше я боролся со своим безумием, тем сильнее оно овладевало мною. На лбу выступал холодный пот.

      Несколько раз у меня мелькала мысль, не выломать ли дверь; несмотря на замок и железный засов, мне кажется, в тот момент у меня хватило бы сил сделать это; но боязнь напугать и обидеть таким поступком Эжени, оскорбить ее своей подозрительностью мешала мне поддаться искушению. Если бы Орас видел меня, он проникся бы жалостью ко мне или жестоко высмеял. После всех моих нападок на чувства ревности и деспотизма, которые