Странствующий подмастерье. Жорж Санд

Изидор, глядя вслед удаляющейся карете. – Что, я не понимаю, что его внучка уже не играет в горелки? Не воображает ли он, что я до сих пор еще бегаю наперегонки?

      Между тем господин Лербур-отец, в мгновение ока оседлав свою серую кобылку, помчался во весь дух вслед за каретой. Каким бы нерешительным и растерянным ни чувствовал он себя в канун того или иного великого события, едва только это событие наступало, он неизменно оказывался на высоте положения. Вот и теперь он с решительным видом пустился галопом, чего давненько уже не случалось ни с ним, ни с его лошадкой.

      – Неплохо бежит кобылка вашего папаши, – заметил конюх с глуповато-хитрым лицом, подводя Изидору его черного жеребца.

      – А мой Босерон бегает лучше! – сказал Изидор пренебрежительно, бросая ему мелкую монетку с тем высокомерным видом, который изобличает низкую натуру.

      Однако Босерон, у которого имелись весьма веские основания быть в дурном расположении духа, попятился и стал бить ногами и задом. Это не предвещало ничего хорошего. Изидор применил силу, и ему удалось вскочить в седло. Однако, почувствовав, как впиваются ему в бока острые шпоры, Босерон сразу пустился в галоп и стрелой понесся вперед, заложив назад уши и затаив в сердце жажду мщения.

      – Осторожно, осторожно! Упадете! – закричал вслед Изидору конюх, подбрасывая на ладони полученную от него монетку.

      А тот, увлекаемый Босероном, между тем стремглав пронесся мимо почтовой кареты. Почтовые лошади, испугавшись, рванули в сторону, что вывело графа из задумчивости и заставило Изольду вновь поднять глаза от книги.

      – Этот дурень сломит себе шею, – хладнокровно заметил граф.

      – Он опрокинет нашу карету, – произнесла Изольда таким же равнодушным тоном.

      – Право, он ничуть не поумнел, этот молодой человек, – сказала маркиза с добродушно-соболезнующим видом, который заставил ее спутницу улыбнуться.

      Изидор, домчавшись до подножия довольно крутого склона, сдержал своего жеребца и все же заставил его идти шагом. Он решил дождаться здесь кареты, очень довольный тем, что имеет возможность показаться дамам на этом лихом скакуне, в этой неистовой скачке; проносясь мимо, он нарочно держался той стороны кареты, где была Изольда.

      «Эта ломака давеча очень глупо вела себя со мною, – говорил он себе, – она воображает, будто я все еще мальчик. Нужно показать ей, что я мужчина. Небось заметила теперь, каков я собой, когда я несся мимо нее во весь опор».

      Карета, в свою очередь, достигла подножия холма, лошади пошли шагом и стали медленно подниматься в гору. Граф высунулся из дверцы кареты и о чем-то спросил едущего рядом управляющего. Можно ли было придумать более подходящий момент, чтобы показаться дамам во всей своей красе? А они как раз смотрели на Изидора. Босерон, который все еще не мог успокоиться, невольно способствовал намерениям хозяина – он со свирепым видом вращал глазами и вставал на дыбы, прижимая голову к груди. Но одно непредвиденное обстоятельство роковым образом помешало всаднику потешить свою гордость