Гладиаторы. Джордж Вит-Мелвилл

он, – когда написанные здесь слова будут на устах всех людей, живущих на земле. Тогда не будет ни битв, ни гонений, ни страданий, ни скорбей. Тогда люди будут любить друг друга, как братья, и жить в любви и милости. Этот день может казаться отдаленным и пути, которые ведут к нему, жалкими и недостаточными, однако писано, что это будет так, а что написано – сбудется.

      – Ты думаешь, что Рим все выше и выше вознесет свое могущество и подчинит все народы, как подчинил нас, одним словом, сделается тем, чем он гордо называет себя теперь, – владыкой мира? Да, действительно, крылья орла огромны и сильны, его клюв наточен, и когти никогда не выпустят из своих объятий того, во что они вопьются.

      Калхас улыбнулся и покачал головой:

      – Голубь возобладает над орлом, ибо любовь – сила, более могущественная, чем ненависть. Но я разумею не Рим, говоря о том влиянии, которое водворит истинного Бога на земле. Легионы, действительно, очень хорошо дисциплинированы, солдаты, составляющие их, готовы на смерть, но я знаю воинов, служащих более великому делу, чем служба цезарю, ведущих более тяжкую брань. У них караул дольше, противники многочисленнее, но зато триумф будет надежнее и достославнее.

      Эске казалось, что он слышит слова непонятного ему языка. В уме его возникали мысли о столкновение войск и шуме оружия. Он думал о воинах в белых туниках, вооруженных длинными мечами, упорно сопротивляющихся нападающему врагу. И среди них он был одним из самых храбрых и лучших.

      – Трудно бороться с Римом, – сказал он с загоревшимися щеками и заблестевшим взором. – Однако я не могу воздержаться от мысли, что, если бы мы не перешли в наступление, а ограничились только защитой, затем сосредоточивали бы силы внутри, по мере приближения врага, пользовались бы случаем изнурять его и наносить ему удары, не позволяя ни на минуту собраться, наконец, если бы мы больше полагались на свои леса и реки, а не на телесную силу – я думаю, что тогда мы не были бы побеждены римскими орлами, сковали бы их когти и отбросили бы их самих за море. Но к чему теперь думать об этом? – прибавил он тоном глубокого смирения. – Я не более как бедный варвар, пленник и раб.

      Калхас кинул пристальный взгляд на лицо юноши, затем положил ему руку на плечо и сказал вопросительным тоном:

      – В твоих густых кудрях нет ни одного седого волоса, твой лоб не в морщинах и, однако же, ты, должно быть, изведал горя?

      – Кто его не изведал! – живо отвечал Эска. – Однако я никогда не думал, что мне придется на опыте изведать его.

      – Ты раб и хотел бы быть свободным? – медленно и раздельно спросил Калхас.

      – Правда, что я раб, – отвечал бретонец, – но я возвращу себе свою свободу. День смерти, наконец, придет.

      – А после смерти? – продолжал старик тем же ласковым и вопросительным тоном.

      – После смерти, – отвечал Эска, – я буду свободен, как те стихии, которые я привык почитать и с которыми я сольюсь. Да и зачем мне знать что-либо другое, кроме того, что смерть – конец всех скорбей и всех