Дети августа. Алексей Доронин

ворон Окурок отдал соседским ребятишкам – пусть жарят, не жалко.

      Тут же стояли квашеная капуста, соленые огурцы. Вилок не было. Вилки на столе на поминках – это вилы для покойника на том свете.

      Естественно, они не сами это приготовили. Соседка Танька – не брюхатая, а другая – постаралась. Окурок ее за это отблагодарил, прислонив к стенке и как следует отжарив тут же в соседней комнате, пока остальные хрустели огурцами и расхватывали немытыми руками куски дрожжевого пирога. Она была только «за». Явно хотела прибиться поближе к мужику, который, как она считала, шел к успеху. В этом жестоком мире одинокой женщине труба. А ее муженек как раз недавно отбросил копыта.

      Может, у нее были далеко идущие планы, но Димон ничего не обещал. Женитьба пока подождет.

      Ели в основном из металлических тарелок, хотя в доме был фарфор. Просто так им привычнее было. Некоторые принесли с собой железные миски.

      Старателям обстановка домика казалась уютной после привычного им быта – они на вылазках пропадали днями. Тут был ковер на стене, пыльный хрусталь в шкафу, пережившем, как говорила мама, две мировых войны. Все еще аккуратно застеленные кровати, диван и два продавленных кресла. Окурок следил, чтоб ничего не портили и не гадили.

      На столике стоял под плетеной скатеркой, как украшение, цветной телевизор «Сони». Тут же был магнитофон-кассетник, он лет десять назад сломался, и радио, на котором старушка тщетно пыталась что-то поймать, но так и не сумела. Все эти вещи, как объясняла мама, перестали выпускать лет за десять-двадцать до войны. У себя дома до войны она жила куда комфортнее. Но она сохранила интерьер нетронутым, когда они пришли в эту деревню как бродяжки-беженцы и поселились в пустом доме. Бывший хозяин умер от радиоактивных осадков, «добрые» соседи пустили их с условием, что они будут пахать как проклятые и отрабатывать за них часть барских трудодней. Так прошло его сознательное детство. Так он заработал свои мозоли на руках, а мать – подорвала остатки здоровья.

      В одном углу висело зеркало, сейчас по обычаю занавешенное. Иначе злые души будут мельтешить, и к себе затащить могут. В другом углу – иконы… в последние годы мамка очень ударилась в веру в Христоса, и Димон приносил их из вылазок.

      Это было странно. Ее соседки-бабки обычно верой особо не заморачивались – когда случился Великий-и-Страшный-Писец, они были сопливыми девчонками, и никто им этой религии не передал. Постарев, платки носить стали, потому что так теплее, а молиться и веру соблюдать – нет.

      А она, хоть и была образованная (академию закончила! в Москве!), выходит, верила. В жизнь вечную… Чаяла воскресения мертвых… Пока жив был поп, ходила в церквушку. Которая стояла заброшенной с тех пор, как тот умер от гангрены лет двадцать назад.

      Сам Окурок в высшие силы не особо верил, а уж в оживающих покойников – тем более. Пока ни один на его глазах не поднимался, даже те, кого он сам уложил. Но крест на шее носил, раз мама подарила. Еще один был выколот у него на бицепсе. Но это бес попутал