Естественная история драконов: Мемуары леди Трент. Мари Бреннан

я принялась за изучение голубя.

      К делу я подошла если и не слишком разумно, то вполне организованно. Я видела, как судомойки по распоряжению кухарки ощипывают птицу, и поняла, что на первой стадии необходимо удалить перья. Задача оказалась намного труднее, грязнее и неприятнее, чем ожидалось, однако предоставила мне возможность рассмотреть, как очин пера входит в кожную сумку (этих слов я в то время не знала), а заодно увидеть разницу между перьями разных типов.

      Когда птица была более или менее ощипана, я провела некоторое время, двигая ее крылья и лапы взад-вперед, наблюдая, как они действуют, и, честно говоря, собираясь с духом перед тем, что задумала сделать дальше. Наконец любопытство одержало верх над брезгливостью, я раскрыла перочинный нож брата, приставила его к птичьему брюху и сделала разрез.

      Вонь оказалась невероятной (вспоминая об этом ныне, я не сомневаюсь, что проткнула кишечник), но увлеченность не прошла. Я осмотрела вывалившиеся наружу комки плоти, по большей части не понимая, что все это такое – ведь почки и печень я видела лишь на тарелке за едой. Однако мне удалось узнать кишечник и верно угадать сердце и легкие. Одолев брезгливость, я продолжила работу, снимая кожу, раздвигая мускулы и глядя, как все они соединены. Одну за другой я обнажила кости, дивясь изяществу скелета крыла и ширине грудной кости.

      Едва обнаружив вилочку, я услышала крик за спиной и, обернувшись, увидела помощника конюха, в ужасе уставившегося на меня.

      Он бросился бежать, а я принялась лихорадочно заметать следы, забрасывая расчлененную тушку голубя сеном, но была так расстроена, что в результате лишь перепачкалась пуще прежнего. К появлению мама́ я вся была в крови, в ошметках голубиного мяса, в перьях и сене, не говоря уж об изрядном количестве слез.

      Не стану утомлять читателей подробным описанием последовавшего за этим наказания: самые предприимчивые из вас, несомненно, подвергались подобным экзекуциям после собственных эскапад. В конце концов я оказалась в отцовском кабинете, посреди ахиатского ковра, начисто вымытая и сгоравшая от стыда.

      – Изабелла, – грозно сказал он, – что побудило тебя совершить такое?

      С языка тут же хлынул поток слов. Я рассказала о найденном голубе, вновь и вновь заверяя отца, что нашла птицу уже мертвой, а вовсе не убивала ее, и о собственном любопытстве относительно вилочки – и говорила, и говорила, пока папа́ не встал из-за стола и не подошел ко мне. Опустившись передо мной на корточки, он положил мне руку на плечо и остановил мой рассказ.

      – Ты хотела узнать, как устроена птица? – спросил он.

      Я кивнула, не решаясь вновь заговорить, чтобы поток слов не продолжился с того же места, на котором был прерван.

      Отец вздохнул.

      – Юной леди не пристало вести себя подобным образом. Ты понимаешь это?

      Я кивнула.

      – Тогда убедимся, что ты будешь помнить это.

      Развернув меня спиной к себе, он отвесил мне три крепких шлепка по заднему месту, что вызвало новый поток слез. Вновь взяв